Он подошел к камину, вороша уже почти совсем потухшие угли.

– Еще одна вещь, – сказал он в заключение. – Я был «хорошим сыном» – не мотом из известной притчи. Теперь гораздо больше миллионов, которые принесло «дело», на счетах банков по всему миру, гораздо больше, чем тогда, когда был жив мой приемный отец.

Он остановился, его полузакрытые глаза внимательно смотрели на лицо Паоло.

– Но я клянусь, что я никогда не брал из них ни цента. То, что досталось мне от «того человека», я всегда считал доверенным мне наследством, перешедшим от отца к сыну. И я использовал его для того, чтобы финансировать мои галереи и мою деятельность, связанную с искусством. Я очень богатый человек, Паоло. Но ничего из того, что я имею – дома, машины, суда, мои личные сокровища – не имеет никакого отношения к «Делу».

Положив руку на каминную доску, Карральдо молча смотрел на безжизненный огонь, боясь взглянуть на Паоло, боясь услышать то, что его друг может сказать… он знал, что просто не сможет вынести его слов.

– Ты свободен уйти, – сказал Карральдо, с трудом выдавливая из себя эти слова. – Я не имею права просить тебя о дружбе.

Паоло подошел к нему и положил ему руку на плечо.

– Мой дорогой Энтони, – произнес он мягко. – Когда мужчина находит мужество доверить свою душу другому человеку – это знак истинной дружбы. Я только рад, что ты понял, что должен был рассказать мне эту историю.

Карральдо почувствовал, что напряжение ушло из его тела. Он знал, что по лицу его текут слезы, но он был бессилен остановить их.

– Всю свою жизнь я был одинок, – сказал он глухо. – И когда я встретил тебя, я словно нашел брата.

– И так будет всегда, – заверил его Паоло. – И я знаю только то, что ты – Энтони Карральдо, мой друг.

Ни один из них больше никогда не возвращался к этому разговору.

Карральдо глубоко вздохнул, глядя на потухшие угли уже остывшего камина, так же, как и тогда, когда он был с Паоло. Но Паоло умер много лет назад. Он был – прошлое, а Ария – будущее.

Список претендентов на наследство Поппи Мэллори, составленный Либером, лежал на столе, стоявшем у окна, и, наливая себе прекрасного бренди в бокал, он опять взглянул на одно имя. – Орландо Мессенджер, – прочел он.

Когда Карральдо предложил ему свою помощь, он еще не осознавал, что молодой художник тоже был в числе соискателей наследства таинственной Поппи Мэллори, хотя он читал список до того, и история юноши звучала убедительнее других, за исключением, пожалуй, рассказа некой Лорен Хантер. Энтони почувствовал зерна отчаяния в душе Орландо – молодой человек понимал, что попусту тратит свой талант, – и, повинуясь порыву, Карральдо решил дать ему шанс. Конечно, он недостаточно знаком с его работами, чтобы решиться стать его спонсором; Орландо придется доказать, что он стоит того, прежде чем ожидать, что Карральдо будет поддерживать его.

Только теперь Карральдо связал имя Орландо Мессенджера с так расстроившим его объявлением в газете. Глядя из окна на опустевшую ночью улицу Лондона, он думал, что не имеет никакого значения, что оба они – Орландо и Ария – претендуют на наследство Поппи. Это его нисколько не беспокоило. Но он знал, что это приведет в бешенство Франческу. Он усмехнулся при этой мысли. Он надеется, что Орландо получит эти деньги; он надеялся, что их получит Пьерлуиджи, пусть их получит кто угодно – любой, только не Ария.

ГЛАВА 15

Клаудиа лениво потянулась, взглянув на стоявшие около кровати прелестные часы от Картье из золота и ляпис лазури – одна из немногочисленных дорогих безделушек, оставшихся от последнего замужества. Была половина одиннадцатого утра, звонил телефон, и она была очень раздражена. Все ее друзья знали, что ей нельзя звонить раньше одиннадцати; ее красота нуждалась во сне.

Доведенная до белого каления, она злобно вздохнула и швырнула мягкую маленькую кружевную подушку на телефон, потом зарылась с головой в одеяло… наверно, она забыла вчера включить автоответчик! Кто бы там ни звонил, он был очень настойчив. Конечно, это не мог быть один из ее друзей: те хорошо знали ее образ жизни – слишком хорошо. Значит, это был кто нибудь из тех, кто требовал деньги. Филистеры.

Звонок наконец замолчал, и она вздохнула с облегчением. Она опять потянулась, на этот раз наслаждаясь этим. Клаудиа медленно провела рукой по всей длине своего гладкого тела, представляя себе при этом, что должны были чувствовать мужчины, когда ласкали ее. Иногда ей даже хотелось самой быть кем нибудь другим, кто мог бы заниматься с ней любовью – чтобы она могла ощутить, как она чувственна. Однажды ей показалось, что это ей почти удалось, думала она с улыбкой…

Начиная с тринадцати лет Клаудиа слишком хорошо осознавала свою чувственную притягательность – и больше ничего. Она была диким ребенком – слишком диким, думала она теперь с горечью. Знай она тогда, что ее внешность и чувственные флюиды – это ее единственные приманки, ее оружие, она бы пользовалась им с большей пользой. А вместо этого она бежала от аристократической жизни на мраморную виллу. Черт побери!

Сев, она зажгла сигарету золотой зажигалкой от Картье, отгоняя дым элегантной наманикюренной рукой. Проклятье! Один из ее ногтей сломался. Это было последней каплей! Она откинулась назад на подушки, мрачно куря, и стала думать о своих родителях.

Александру Ринарди было пятьдесят, когда в 1952 году родились близнецы, и он смотрел недоверчиво на комочки плоти, которым он дал жизнь, думая о том, как предотвратить то, что они могут нарушить спокойный образ его жизни. Он был женат на Лючии Галли только два года, и она была первая женщина, которой удалось проникнуть под ледяную оболочку одиночества, которой он окружил себя с девятилетнего возраста. Ему нет никакого дела до этих детей, говорил он себе, никакого! Но они сделали счастливой Лючию, и поэтому он готовился принять их, как мог.

Небольшого роста, с мягким голосом, Лючия была единственным лучиком, который согревал сердце Александра. Он легко смотрел в завтрашний день, зная, что утром проснется и увидит ее спящей на своей руке. Он радовался, чувствуя ее рядом с собой по ночам, когда, страдая от бессонницы, он читал книжку при колеблющемся свете свечей – он боялся, что свет лампы может побеспокоить ее. Ему нужна была только Лючия – никаких детей, ничего иного – не нужна даже собака. Александр взял ее девичью фамилию – Галли, отказавшись от собственной ненавистной – Ринарди. И от титула барона тоже.

Когда близнецы Пьерлуиджи и Клаудиа немного подросли, они поняли, что в их семье из родителей есть только один – Лючия была им и матерью и отцом. Она потакала им во всем, позволяя бегать где угодно, стараясь свободой хоть как то восполнить пренебрежение к ним отца.

Клаудиа в ярости потушила сигарету. Нет никакого сомнения, что если бы ее мать вернулась обратно в больницу, когда внезапно возникли осложнения после операции, она сейчас была бы жива. И какой иной могла бы быть их жизнь! Но она хотела быть там, на вилле Велата, в безопасности с Александром. В безопасности! После ее смерти их отец полностью посвятил себя своим садам, обдумывая замысел нового большого озера, которое начали копать, но, казалось, никогда не закончат. Он рисовал на бумаге фантастические виды лужаек, рощиц, миниатюрных английских, французских и итальянских парков и пейзажей, не обращая ни малейшего внимания на подраставших детей.

Любопытная и своевольная, Клаудиа имела свое первое чувственное приключение в тринадцать лет – с одним из парней из конюшни. Она крутилась поблизости, поглядывая на его мускулистые руки и грудную клетку, в течение нескольких недель. И каждый раз он оборачивался и перехватывал ее взгляд, улыбаясь легкой понимающей улыбкой. Она, затаив дыхание, улыбалась ему в ответ, хотя старалась сделать вид, что занята чем нибудь. Потом однажды он оперся о дверь конюшни, просто наблюдая, как она работала. Это было жаркое летнее утро, и на Клаудии была майка и бриджи для верховой езды, и ничего больше под ними. Она чувствовала с удовольствием, что он смотрит на ее грудь, стараясь проникнуть взглядом под майку. Положив кисть, она встала с колен и развернулась к нему, подняв руки вверх так, чтобы он мог видеть ее грудь сквозь тонкую рубашку, пока она делала вид, что приводит в порядок прическу. Его глаза блуждали по ее телу, а затем, с язвительным смехом, он пошел вразвалку в конюшню и расстегнул брюки. Она замерла и смотрела на него, затаив дыхание, а он все с той же улыбкой, выпустил сильную струю на свежую солому, устилавшую пол конюшни.

Это был самый эротический акт, какой она только могла вообразить, и чувствуя горячее, влажное возбуждение между ног, она инстинктивно запустила туда свои руки. Когда он покончил со своим занятием, он взглянул на нее – ее рука была зажата между ног, глаза прикованы к его плоти. С тем же понимающим взглядом он направился к Клаудии и встал напротив нее, даже не застегнувшись.

– Дотронься до этого, – сказал он ей. – Давай, давай, дотронься, ведь ты этого хочешь, ведь так?

Ее глаза были прикованы к толстой, упругой мужской плоти и она знала, что он прав – она хотела коснуться этого… она хотела этого так сильно… Он оказался теплым и твердым в ее руках, а он стянул с нее майку и ласкал ее грудь; она хотела этого, и его тоже, и всего того, что он хотел сделать с ней. Хотела почти до боли.

Как оказалось, он был не особо ловким любовником, но он был молод, силен и вынослив, и Клаудиа позволяла ему делать с ней все, что угодно, учась пользоваться своим оружием, пока оно полностью не стало у нее под контролем. Теперь она владела ситуацией. Они встречались каждый день на конюшне – иногда по два или три раза – она все никак не могла насытиться им. Клаудиа улыбнулась, закуривая еще сигарету. Конечно, она не знала тогда, что за ней наблюдали – но это отдельная история.

Когда ей исполнилось шестнадцать, она убежала из дома с сыном концессионера из Форте деи Марми – курорта на побережье Тосканы, куда всегда стекались летом хорошие итальянские семейства. Вот тогда ее отец впервые вспомнил о ее реальном существовании, он среагировал мгновенно и проявил твердость в поведении. Клаудиа была немедленно вычеркнута из его завещания, он больше не хотел ее видеть. Он ее и не увидел даже на смертном одре три года спустя.

К тому времени у Клаудии был уже четвертый или пятый любовник.

Юноша с побережья занимал ее недолго – ровно столько, сколько потребовалось, чтобы научиться искусству любви и специфическому языку при этом; после ее потребность к переменам и роскоши заносила ее в постели некоторых очень странных мужчин. Был среди них и британский офицер, которому нравилась ее юность – он заставлял ее одеваться в тунику или армейскую гимнастическую морскую майку и трусы; и тренер верховой езды из Вены, которому нравился вкус его собственного семени; и французский кутюрье, который любил наблюдать ее с другим… но все они содержали «уязвимую нежную» Клаудиу в относительной роскоши, к которой она привыкла.

Как все это было давно, думала она бесстрастно. Слава Богу, она вышла из возраста неразборчивой девчонки, и перешла от этих типов к блестящим, престижным мужчинам, создав себе имя благодаря парочке богатых бывших мужей. Она стала членом международного высшего общества. Правда, теперь оставленные ей последним мужем средства подошли к концу, а вместе с ними и ее спокойное существование в единственном кругу, которым она дорожила.

Опять зазвонил телефон, и Клаудиа взглянула на него разъяренно. Вздохнув, она перекатилась по кровати и взяла трубку, накинув на себя простыню.

– Алло? – сказала она хрипло.

– Я говорю с Клаудией Галли?

Мужской голос был глубоким и приятным, но абсолютно незнакомым, и она подозрительно уставилась на трубку.

– Si, pronto,  – ответила она резко, боясь, что это был один из тех, кто звонит по поводу неоплаченных счетов.

– Клаудиа, я сожалею, что разбудил вас, – продолжал голос. – Меня зовут Орландо Мессенджер. Я – приятель Биби Мутон. Я виделся с ней в Лондоне на прошлой неделе и, когда я упомянул о том, что собираюсь в Париж, она сказала, что если я окажусь в одиночестве, то почему бы мне не позвонить вам? Мне хотелось бы знать, быть может вы свободны сегодня и согласитесь разделить со мной ленч.

– Ленч? – Клаудиа быстро размышляла… если она скажет да, он поймет, что ее записная книжка для приглашения пуста; но если она скажет, что слишком занята, то упустит возможность сходить в хороший ресторан и поболтать с кем то новеньким… и его голос звучал так приятно – милый, воспитанный голос представителя высшего класса Англии…

– Благодарю вас, Орландо, – ответила Клаудиа сладким голосом. – Это так мило с вашей стороны – пригласить меня, но боюсь, что у меня уже есть приглашение на ленч.

– Как жаль, – в его голосе слышалось разочарование. – Я ждал встречи с вами. Биби так много мне о вас рассказывала…

Клаудиа колебалась.

– Впрочем, мне грустно думать, что вы совсем один в Париже, особенно если Биби попросила вас позвонить мне… подождите минутку… дайте мне подумать, что можно сделать.

Она замолчала, задумчиво постукивая ногтем по трубке. – Я знаю, что нехорошо, – произнесла она с легким смешком, – но ради Биби я это сделаю. Я обещала пообедать кое с кем сегодня вечером, но, по правде говоря, Орландо, они утомительные люди! Если вы свободны сегодня вечером, я могу это отменить… придумать какое нибудь извинение… В сущности, чем больше я думаю о них, тем больше мне хочется их не видеть. Вы, наверно, сами знаете, что такое бывает иногда?

– Конечно, – ответил он со смехом. – И я ценю вашу жертву.

– Тогда в баре Ритц, в девять?

– Я буду там, – обещал он.

Клаудиа обожала первую минуту своего появления где либо: она никогда не входила просто в комнату, она порхала, проскальзывала. Сегодня вечером она была закутана в темные меха, которые очень шли к ее цвету лица. Ее шоколадно коричневые волосы были перехвачены сзади бархатным бантом от Шанель. Под мехами было черное шерстяное платье, чьи складки и драпировки вились вокруг ее тела, как вторая кожа. Легкие черные туфли на высоких каблуках и красивые черные перчатки до локтей с опушкой из великолепного меха довершали туалет. На правой руке сверкало изысканное бриллиантовое кольцо, фальшивый изумруд огромного размера – на левой. Она надела также великолепные серьги и браслет от Шанель. Клаудиа знала, что выглядит потрясающе, когда слегка застыла в эффектной позе в дверях, позволив своему пальто якобы случайно распахнуться; одна рука была прижата к ее красивой груди, когда она изучала взглядом комнату. Естественно, все повернулись и посмотрели на нее, но ее глаза встретились с глазами потрясающе привлекательного блондина, сидевшего в углу в одиночестве. Слегка улыбаясь, он встал и пошел к ней.

– Клаудиа Галли? – спросил он, протягивая руку.

– Орландо? – сказала она, ее ярко голубые глаза засветились интересом. Бог мой, он был просто красавец! Лакомый кусочек! Вот кого ей прислала Биби на сегодняшний вечер! Она оказала этим Клаудии огромную услугу…

– Прошу прощения за то, что опоздала, – проговорила она своим хрипловатым голосом, слегка растягивая слова. – Но, может быть, Биби говорила вам, что я непунктуальна. Я не имею представления о времени.

– Все в порядке, – ответил Орландо галантно. – Ничего страшного.

Была уже половина десятого, и он чувствовал облегчение оттого, что она уже здесь, потому что до того он встревоженно считал минуты, гадая, придет она или нет.

– Мне всегда нравился бар Ритц, – сказала она, порхнув на стул и позволив для начала мехам упасть с ее плеч. – Это словно прийти из дома в дом.

Орландо улыбнулся.

– А где ваш настоящий дом, Клаудиа? – спросил он, окликая официанта.

– Мой настоящий дом? – она подавила вздох. – Их было много, слишком много, чтобы об этом думать… это расстраивает. Думаю, вилла Велата – «дом»; по крайней мере, я там родилась и она принадлежит мне… и моему брату. Хотя я и не очень ее люблю. И, конечно, у меня квартира на рю Де Абрэ. А ваш, Орландо?

– Мадам? – спросил официант.

– О, коктейль с шампанским, пожалуйста, – заказала она.

– А мсье?

– И мне тоже, – сказал Орландо. – Есть загородный дом, где прошла большая часть моего детства. Он теперь мой – отец умер, но я редко бываю там. У меня небольшая квартирка в Лондоне – студия, где я работаю.

– Так вы – художник? Как это восхитительно! А что вы пишете, Орландо?

– Сейчас портреты, пейзажи, – он скромно пожал плечами. – Всего понемножку. Но в будущем году я хочу немного ограничить себя.

– Портреты, – выдохнула восторженно Клаудиа. – Как интересно. Мне всегда хотелось иметь мой живописный портрет прежде, чем будет поздно.

– Поздно? – спросил он с улыбкой.

– Женщина должна быть нарисована до того, как ее лицо оформится, – сказала она серьезно. – Потом она потеряет изменчивость выражения, свойственную юности. Она станет застывшей… без чего то характерного. Это не означает, что нужно быть уж слишком особенной – не нужно уродливых линий… но все же…

Принесли напитки. Орландо поднял свой бокал.

– За вас, Клаудиа, – произнес он, – и ваш характер, который угадывается сквозь вашу красоту.

Обед у Джамин, где Клаудиа предварительно заказала столик, был изысканным и дорогим. Оплачивая счет, Орландо подумал, что это была стоимость одной из его маленьких картин, но он не жалел об этом. Клаудиа была лакомым кусочком: она была красива, она была очаровательна – и она любила поговорить. Слова вылетали из ее хорошенького рта так же легко, как дыхание, и среди сплетен и болтовни была и кое какая информация. Она уже дважды намекнула, что может стать очень богатой – ни разу, однако, не обмолвившись о Поппи Мэллори. Орландо выжидал.

– Может быть, вы хотите потанцевать? – предложила она, кокетливо прижимаясь подбородком к меховому воротнику, когда они дожидались такси на улице. – Или вы предпочитаете поехать ко мне…

– Да, – ответил он просто. – Я буду рад, Клаудиа.

– Это просто маленькая квартирка, – говорила она, пока они ехали на рю Де Абрэ. – Pied à terre … я бы сказала, я живу в различных местах, я обожаю перемену мест. Но там я храню свои туалеты.

Занавески были задернуты, чтобы скрыть вид на помойку, и квартирка выглядела уютной и элегантной, с множеством дорогих безделушек и других милых пустячков.

– Бренди, дорогой? – растягивая слова, проговорила Клаудиа, небрежно смахнув меха на стул. Наполнив два бокала, она села рядом с ним на диван. – Конечно, когда я получу наследство, – сказала она, глядя на него мечтательно, – я куплю квартиру побольше этой – тогда не будет недостатка в стенных шкафах для моих вещей. Лично я сама занимаю мало места, но мое «хозяйство» нуждается в более просторном жилище.

Она засмеялась.

– Пьерлуиджи, конечно, взбесится – он просто лопается от злости, когда я трачу деньги. – Но это не его дело. Сам он так богат… Я иногда говорю ему, что он – скряга. Он так злится на меня, Орландо.

Она взглянула на него озадачивающим взглядом голубых глаз.

– Можете представить себе это, Орландо?

– Нет, – улыбнулся он, наклоняясь к ней и разглаживая пальцем хмурую складку между ее бровей. – Я не могу представить, что кто то может сердиться на вас, Клаудиа. А что, он тоже наследует деньги?

– Да, – она вздохнула. – Он тоже. Это странная история… Вы, может, видели объявление в газетах… Розыск наследников Поппи Мэллори… Так это я… и Пьерлуиджи. Мы – близнецы, а наш отец был сыном Поппи Мэллори.

– Ваш отец был сыном Поппи Мэллори!

Она засмеялась в ответ на его обескураженное восклицание.

– Понимаю, это ошеломляюще… Еще бы! Но это – правда. Настоящая фамилия отца была Ринарди – барон Александр Ринарди, но только он ненавидел семейство Ринарди так, что даже отказался от фамильного имени и титула. Моя бабушка не была его родной матерью – ею была Поппи. И, конечно, муж бабушки всегда ненавидел моего отца – ведь он не был его родным сыном. Все это так логично, когда задумаешься… и поэтому Александр был изгоем в семействе Ринарди, он всегда был одинок. Настоящая загадка состоит в том, почему Поппи никогда не вернулась за ним.

– Думаю, что у вас есть доказательства вашего рассказа, – спросил Орландо якобы мимоходом, попивая бренди.

– О о, я уверена, что найдется уйма доказательств на вилле Велата и вилле д'Оро, просто выше головы, – воскликнула она, томно потягиваясь. – Нет сомнения, что деньги – наши.

Она засмеялась с хрипотцой.

– И на этот раз я не позволю Пьерлуиджи наложить лапу на мою долю наследства. Я сама собираюсь славно, роскошно пожить!

– Во сколько же оценивается наследство? – спросил он с любопытством.

– Миллионы, – ответила она мечтательно, – сотни миллионов, Орландо. Можешь ли ты себе только представить это?

Наклонившись к нему, она легонько поцеловала его в губы.

– Когда я буду богата, – протянула она улыбаясь, – когда я буду богата, я закажу тебе свой портрет. В виде обнаженной одалиски.

– Я вижу тебя как у Гойи, – пробормотал он, положив руку ей под подбородок и поворачивая ее лицо к свету. – Кремовое, и шоколадное, и голубое… ты – очень красивая женщина, Клаудиа.

– И скоро буду очень богатой, – проговорила она, улыбнувшись, когда он поцеловал ее.

Клаудиа была из тех редких женщин, которые были еще красивее без одежды, и глаз художника в Орланде оценил каждый изгиб ее фигуры, так же, как его тело оценило роскошное наслаждение, которое дала ему близость с ней. Это была долгая темная ночь, и он почти сожалел, когда настало утро и ему пора было уходить.

– Мы встретимся снова? – спросила Клаудиа сонно, когда Орландо быстро оделся и поцеловал ее на прощание.

– Конечно, – заверил он ее. – Неужели ты думаешь, что теперь, когда я нашел тебя, я позволю тебе ускользнуть?

Она озорно улыбнулась.

– Ну, пока это еще не мои деньги, ты будешь ждать.

– Нет, Клаудиа, – ответил он, целуя ее. – Это не твои деньги. Я вернусь в Париж на следующей неделе.

– Я могу уехать в Италию, на виллу Велата, – проговорила она. – Я оставлю для тебя сообщение на автоответчике.

– Обещаешь? – спросил он, завязывая галстук.

– Обещаю, – она улыбнулась. – Увидимся скоро, Орландо.

ГЛАВА 16

Майк Престон читал открытку от Лорен Хантер пятый раз. На открытке был плавательный бассейн в Хокни; на изумрудной зелени воды – золотистые блики солнечного света. На обороте было написано:

«Моя мама всегда говорила, что вежливость требует написать открытку со словами благодарности. Но мне действительно этого хочется. Я действительно была очень рада познакомиться с вами. Удачи вам в вашем путешествии по Европе. Я надеюсь, что вы найдете пропавшую наследницу.

С любовью, Лорен».

Майк был тронут.

Взяв трубку, он набрал ее номер. Раздались гудки, но никто не подходил к телефону. Тогда он набрал номер в Медисоне, Висконсин. На этот раз трубку взяли уже на втором звонке.

– Тетя Марта? – сказал Майк. – Как дела?

– Все так же, Майк, хотя ты мог бы убедиться в этом и собственными глазами, если бы был в силах покинуть свою развеселую компанию и приехать домой.

Ее голос был резким, и он усмехнулся; тетя Марта сперва всегда хотела выговориться: сейчас он услышит о недостатках нового священника в церкви, и о новой, слишком смелой шляпке Джоанны Хэндпачер, и что Мэри Гриффит сделала свою мать бабушкой в третий раз, и когда же он сам наконец найдет себе респектабельную даму, а ее сделает двоюродной бабушкой? Наконец, она скажет что нибудь об обществе ее приятельниц, которые всегда хотят получить его автограф. На ее взгляд, автографы – это глупость, и почему, собственно, они постоянно пристают к ней с этим, хотела бы она знать…

– Ну, ну, тетя Марта, – сказал он, добродушно смеясь. – Ты же знаешь, что гордишься мной.

– Горжусь? Конечно, я горжусь… Но как же быть с твоей женитьбой? Все мне твердят, что тебе тридцать семь лет – словно я нуждаюсь в их напоминаниях!

Он почти видел, как она улыбалась, разговаривая с ним; ее короткие темные волосы красиво и мягко завиты, серебряные прядки на висках гордо выставлены – она очень гордилась, что у нее естественный цвет волос. Большинство ее приятельниц были уже совершенно седыми или, как она насмешливо говорила, тратили уйму денег на салоны красоты, крася там волосы в немыслимый нелепый голубой цвет.

– Возраст – это состояние ума, – всегда говорила она Майку. – Это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь. – Он вспомнил это сейчас, думая о Лорен.

– Что у тебя на плите, тетя Марта? – перебил он ее. – Замечательно пахнет.

Та рассмеялась – звонко, весело, заразительно.

– Глупыш, – упрекнула она его. – Это же твое любимое тушеное мясо.

– Тетя Марта, я не ел его уже вечность. Приготовь в следующий раз, ладно?

– Скучно без тебя, – сказала она. – Когда он будет – этот «следующий раз»?

Майк вздохнул. – Увы, дорогуша, не скоро. Днем я улетаю в Нью Йорк, оттуда в Лондон, а потом в Женеву. Дела!

– Хорошие города ты выбрал для своих дел. Новая книга, что ли?

Он объяснил. – Тут такая темная история, я только только начинаю разбираться. Я ловлю пропавшего наследника или наследницу – состояния, которое до сих пор остается загадкой, – сказал он, смеясь.

– Ну и что? – спросила она. – Какое дело до этого наследникам? Их, наверно, интересуют ее деньги, а не то, откуда они появились.

Майк опять засмеялся.

– Во всяком случае, я еду в Европу, чтобы во всем разобраться.

– Ну что ж, удачи тебе, сынок. Приезжай ко мне, когда вернешься, ладно?

Майк колебался.

– Тетя Марта?

– Да? В чем дело, Майк? Я вижу, как Милли Хатчинс идет по тропинке – она идет к обеду… ничего, дверь открыта, она войдет сама.

– Тетя Марта, я встретил девушку… здесь, в Лос Анджелесе, – на другом конце провода было молчание, и он поспешил продолжить, – я имел в виду, что едва знаю ее. Я видел ее всего один раз, но… в ней что то есть…

– Господи, спасибо тебе за это! – воскликнула тетя Марта, смеясь. – Привези ее с собой сюда, когда соберешься приехать.

Он усмехнулся с облегчением; он не знал, почему заговорил об этом, но ощутил спокойствие, когда выразил свои чувства словами.

– Я подумаю об этом, – ответил он весело, прежде чем она повесила трубку.

Все еще улыбаясь, он посмотрел на чемодан, лежавший на кровати. Что ж, пора укладываться. Самолет вылетает через два часа – ему лучше поторопиться. Его заметки о Поппи Мэллори, сделанные при помощи дневников Розалии и Энджел, лежали на столе. Он встал и подошел к ним, глядя в задумчивости на исписанные листки. Это забавно, но он чувствовал такую же нежность к Поппи, как и к Лорен, и, Бог свидетель, обе они заслуживали сочувствия.

ГЛАВА 17

1886, Калифорния

Ник рассматривал маленькую рыжеволосую девочку, стоявшую у кассы кондитерского магазина мистера Прайса. Она сосредоточенно кусала губы, разглядывая блестящие баночки с анисовыми шариками и карамельками. Ошибки быть не могло – это была дочка Джэба Мэллори; она была похожа на него, как две капли воды.

– Два пакетика лакричных конфет и баночку анисовых шариков, пожалуйста, – сказала малышка, протягивая руку с монетками.

– Не хватает одного цента, девочка, – улыбнулась миссис Прайс. – Боюсь, тебе придется выбрать что нибудь другое.

– Позвольте мне, – Ник положил недостающий цент на тарелочку. Поппи посмотрела на него изумленно.

– Но как я смогу вернуть вам, – спросила она с сомнением. – Я вас не знаю.

– Но я знаю тебя – и я знал твою маму, – ответил Ник, улыбаясь. – Тебя зовут Поппи, ведь так?

Она улыбнулась ему в ответ.

– Откуда вы знаете?

– Ты выглядишь совсем как… Ник – заколебался – ему не хотелось упоминать Джэба. – У твоей мамы тоже были рыжие волосы, – закончил он.

– Правда? Я похожа на нее? – ее глаза округлились от приятного удивления. – Никто никогда не говорил мне, что у моей мамы были рыжие волосы!

Ник нахмурился, когда услышал, что она сказала.

– А как вас зовут? – спросила Поппи.

– Ник Констант.

Она разразилась смехом.

– Но у меня была деревянная лошадка по имени Ник. Папа назвал ее так потому, что у него был друг, который… – она внезапно она закрыла рот ладошкой; ведь она не может сказать ему, что папа называл его безмозглым жеребцом. – О, это был очень красивый конь, – добавила она извиняющимся тоном, – и я очень люблю его. Он в Сан Франциско.

Она неуверенно стояла у кассы, пока Ник делал кое какие покупки, и миссис Прайс упаковывала их в бумажные мешочки.

– Для кого эти конфеты? – спросила Поппи, запустив свою ручку в пакетик с карамельками.

– Это – подарки для моей дочурки, Энджел.

– Энджел! – она нахмурилась. – Какое забавное имя. Сколько ей лет?

– Столько, сколько и тебе – шесть, – он улыбнулся, беря мешочки.

– Я не знаю ни одной девочки моего возраста, – сказала Поппи важно. – Я знаю только взрослых леди.

Ник вздохнул.

– В Санта Барбаре много много маленьких девочек. Может, ты познакомишься с ними.

– Может, я познакомлюсь с Энджел, – сказала Поппи с надеждой, потом ее лицо омрачилось. – Но я знаю, что этого не будет. В отеле Арлингтон нет детей, и не думаю, что они появятся в доме Мэллори. Но, как бы там ни было, папа сказал, что купит мне настоящего собственного пони.

Ее легкая улыбка и яркие голубые глаза были совсем как у Джэба. Нику стало больно, и он отвернулся.

– Хорошо, Поппи, – сказал он, выходя в деревянный портик.

Она взволнованно побежала за ним.

– Мистер Констант, – позвала она. – Но я действительно хочу познакомиться с какой нибудь маленькой девочкой.

Ее грустный взгляд больно задел его, и Ник снова стал мысленно проклинать Джэба за то, что он делает с бедным ребенком.

– Посмотрим, – улыбнулся он Поппи, прощаясь с ней.

– Рада была встретиться с вами, мистер Констант, – проговорила Поппи скорбно, перегнувшись через перила и провожая его взглядом.

Ниже по улице, в винной лавке Гокса, Ник услышал подробный рассказ о финансовом крахе Джэба от человека, только что сошедшего с парома. И еще до конца дня вся Санта Барбара знала об этом. Это только укрепило их во мнении, что Джэб Мэллори был паршивой овцой.

– Этого не может быть, – выдохнула Розалия, ужаснувшись, когда выслушала рассказ Ника. – Как он мог потерять все свое состояние? Он вернулся из Монте Карло с миллионами!

– Джэб может спустить миллион так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь, – ответил Ник, пожав плечами. – Он – эгоистичный человек. Мир должен вращаться вокруг него и его потребностей. Тебе не кажется, что он похож на ребенка, Розалия? Когда он что нибудь хочет, он хочет этого немедленно – и все ставит на карту. Ему неважно, сколько это стоит и кого это заденет, ранит, кому это повредит.

Наливая себе бренди из графина, который он взял из кухонного шкафчика, он смотрел на нее мрачно.

– У Поппи – его глаза, ты понимаешь… И его улыбка. Не может быть никакой ошибки, чья она дочь. Она – славный малыш, Розалия. И очень одинокий.

Розалия благодарила Бога за свое счастье; счастлива маленькая Энджел, безмятежно спавшая в детской; и Грэг, приехавший домой на летние каникулы; и Ник.

Она благодарила Создателя за то, что ее дом был не просто четыре стены, давшие им прибежище – это было место, где царили тепло и стабильность, любовь и безопасность; то, что так нужно настоящей семье.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22