Бертрис Смолл » Исторические любовные романы » «Рабыня страсти»
— Князь говорит, что для нее лучше было бы, если бы она умерла — ведь она опозорена, — сказал Хасдай. — Кодекс морали здесь, в Ифрикии, очень суров… И, хотя я нисколько этого не одобряю, но вполне понимаю. Если бедняжка была изнасилована — а скорее всего, именно так оно и было — ни один порядочный человек не захочет взять ее в жены. Она погибла. Али Хассан мог бы с тем же успехом заколоть ее. А если он этого не сделал — что ж, тогда он необыкновенно жесток!
— И что же — моя подружка будет брошена на произвол судьбы? — возмущенно спросила Зейнаб. Она села, скрестив ноги и серьезно поглядела на Нази:
— Пообещай, что освободишь ее, Хасдай! Я возьму ее с собою домой, по крайней мере, остаток своих дней она проживет в мире и покое. Не оставляй ее в лапах этого зверя Али Хассана, если она еще жива! Пожалуйста!
— Князь купил пятьдесят воинов-северян в Себте. Их будут обучать воинскому мастерству наши сакалибы. Через месяц мы предпримем поход в горы на поиски Али Хассана. Князь Карим сам поведет солдат. Пока он еще слаб…
— А Инига должна все это время томиться в плену? По крайней мере пошли шпиона, чтоб удостовериться, жива она или же мертва! Ты ведь все равно пошлешь кого-нибудь тайно, дабы разведать обстановку…
— Да откуда тебе это известно? — Хасдай был изумлен. Она всегда удивляла его тогда, когда он менее всего этого ожидал.
— Я выросла в стране, где было множество враждующих кланов, мой господин. Это обычная стратегия моего народа. Если не знаешь, какими силами располагает противник — вскоре лишишься замка, земель, скота… — будничным тоном растолковывала ему Зейнаб. — Ничего удивительного. тут нет.
— Наша главная задача — уничтожить Али Хассана и его группировку, — отвечал ее любовник. — Если госпожа Инига будет найдена живой — что ж, тогда и будем решать, как с нею поступить. — Он попытался было обнять Зейнаб, но та отпрянула. Злость исказила ее прекрасное лицо.
— Инига стала жертвой злодеев, мой господин! Это само по себе ужасно. Почему же она должна страдать еще и от осуждения близких ей людей? С какой стати предавать ее осуждению? Позор не на ней, а на тех, кто это сделал с нею! Я наложница, мой господин. Я что — тоже покрыта позором?
— Зейнаб, послушай, — терпеливо заговорил Хасдай. — Ты должна понять. Я знаю, что ты достаточно умна… Инига — дочь князя Малики. Она была женой. Матерью. А после того, как ее нагло похитил Али Хассан и надругался над нею, она навеки запятнана оттого, что познала другого мужчину.., или мужчин. Ты же наложница. Твое призвание — соблазнять, вступать с мужчинами в интимные сношения. Ты уважаема, но уважение это совершенно иного рода…
— А если бы я была похищена Али Хассаном и зверски изнасилована всеми его воинами по очереди, я что, не была бы опозорена подобно бедняжке Иниге? — требовательно спросила она.
— Да, конечно же, нет! — отвечал он. — Ты же наложница!
— Ну уж уволь — это абсурд! — едко заявила Зейнаб. — Не ожидала такого от тебя…
— Никогда прежде не видел тебя такой… — ответил он, до глубины души изумленный ее страстным порывом.
— У меняла всю жизнь было всего две подруги — Инига одна из них. Я была рождена свободной, но стала рабыней. Правда, и тут Судьба была милостива ко мне. Меня любили… Меня ублажали… А что сталось с бедной моей подругой? — Она своими глазами видела, как убивали ее близких, она была похищена и, скорее всего, изнасилована. До той поры Инигу лелеяли и любили все, кто ее знал. У нее был ребенок. Она не заслужила позора, и я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ее спасти! Я не могу сидеть сложа руки, покуда вы, мужчины, обсуждаете проблему ее утраченной добродетели! Это же просто смешно! Нет — это страшно! Да ведь жизнь ее в опасности!
— Обещаю тебе, моя дорогая, — сказал он, беря ее руки в свои, — те, что будут посланы на разведку, разузнают все, что можно, об Иниге. Это все, что я на данный момент могу сделать, Зейнаб. А теперь поцелуй меня. Я истосковался по твоим губам… — Его златокарие глаза сияли. . Она притянула его голову к себе, но мысли ее витали далеко, и она чисто автоматически целовала его. И все равно поцелуи ее привели любовника в восхищение. Она все чаще изумлялась, насколько заученными сделались ее ласки… Как хотела бы она, чтобы все было иначе! Она чувствовала бы себя виноватой, не будь ей прекрасно известно, что Хасдай не испытывает к ней любви. Вместо этого она думала лишь о Кариме, который тут, совсем близко, под одной с нею крышей, в то время как она лежит в объятиях другого мужчины… Знает ли он, что она здесь? Думает ли о ней?
Он думал о ней… Лежа один на просторной постели, он гадал, как случилось так, что она стала собственностью Хасдая-ибн-Шапрута. Нази был молод, хорош собой и выглядел очень мужественным. Хорошо ли Зейнаб с ним? Карим вздохнул…Счастлива ли она? Зачем, во имя Аллаха, Судьба снова сводит их, не давая возможности соединиться? Неужели мало ему его боли? Аллаэддин пообещал, что утром Ома ответит на все их бесчисленные вопросы.
Карим не спал, да и не хотел засыпать… Посланник калифа своими резкими словами вернул его к действительности. Да, теперь он ответственен за Малину и за ее народ. Он не мог, не смел обесчестить память отца и всех предков. Они основали город и сделали все для его процветания. Он не мог позволить, чтобы все их усилия остались втуне лишь из-за того, что его постигло горе…
Уже рассветало, а он так и не сомкнул глаз. Вошла служанка с завтраком. Карим поглядел на поднос и поморщился. Но служанка, старая женщина, знавшая его с самого детства, сказала непреклонно:
— Врач сказал, что я должна приготовить для вас именно это, а вы обязаны все это съесть, мой господин. Ведь вы теперь слабее дитяти, вам надобно поднабраться сил, чтобы разыскать и покарать Али Хассана!
Карим с грустью взглянул на тарелку просяной болтушки и с тяжким вздохом взялся за ложку… Прикончив все дочиста, он очистил сваренное вкрутую яйцо и съел его, затем принялся за ломтик сладкой дыни. Был на подносе и маленький кубок с вином, и кусок хлеба с ломтиком козьего сыра, но доесть все он был просто не в состоянии… И все же после еды почувствовал себя гораздо лучше.
Пришел Аллаэддин, но не один, а с Омой. Девушка подробно объяснила Кариму, почему Зейнаб теперь принадлежит Хасдаю-ибн-Шапруту.
— Она любит его? — спросил Карим.
— Разумеется, нет. И он не испытывает к ней любви, — отвечала Ома. — Она была привязана к калифу, это я знаю, но с Нази они всего лишь добрые друзья.
— У нее есть дети? — В глазах Карима застыла тоска.
— Дочка по имени Мораима, — ответила Ома. — Калиф любит дитя и очень добр к ней. Моя госпожа не привезла с собою ребенка лишь потому, что боялась, как бы дальняя дорога не повредила маленькой принцессе.
А позже, воротившись к хозяйке. Ома сообщила;
— Он спросил, любишь ли ты Нази… Думаю, ты все еще дорога ему. А когда я рассказала о ребенке, он сильно загрустил.
Зейнаб подняла руку, словно защищаясь:
— Не говори больше ни слова! Не хочу ничего знать, Ома! Ты же знаешь — я живу так не по собственному выбору. Я примирилась со своей участью. Не говори мне ничего, что может вновь сделать меня несчастной, возмутить мое, пусть призрачное, спокойствие…
Она не видела его, хотя Карим наблюдал за нею, когда она прогуливалась в садике либо в обществе Нази, либо с Омой. Она стала еще прекраснее, чем была, думал Карим… Для него было совершенно очевидно, что любовь к ней жива в его сердце и что всегда будет он любить свою златокудрую Зейнаб… Однажды он увидел, как Хасдай остановился и запечатлел поцелуй на ее устах. Карима охватила бешеная злоба — но вот она подняла лицо и улыбнулась Нази чарующей улыбкой без малейших признаков страсти… Злоба тут же улеглась. Ома не прибегла ко лжи во спасение больного — Зейнаб и впрямь не любит своего господина! Но любит ли она все еще его, Карима?
С каждым днем ему становилось все лучше, и уже через неделю он сам стал участвовать в учениях, которыми руководил капитан сакалибов. Миновала еще неделя — и Карим почувствовал, что уже вполне физически окреп. Одежда перестала свисать с него, словно с распялки, да и спал он ночами спокойно… А воины его уже выезжали из города, дабы продемонстрировать свою военную мощь. Он ни секунды не сомневался, что шпионы обо всем донесут Али Хассану. Начиналась захватывающая игра в кошки-мышки с наглым бандитом…
И вот через месяц Хасдай объявил Зейнаб:
— Мы перемещаемся в горный лагерь — попытаемся выманить Али Хассана из его убежища. Он постоянно в разъездах, наши разведчики не могут его отыскать. Князь считает, что благоразумнее всего добиться, чтобы он вышел к нам сам.
— А что-нибудь слышно об Иниге? — спросила его Зейнаб.
— Боюсь, что нет… — отвечал Нази. — Скорее всего, ее давно нет в живых — и это лишь ей во благо, дорогая моя…
Зейнаб стиснула зубы, приказывая себе молчать, но резкие и едкие слова чуть было не сорвались с ее губ… Нет, Инига не может быть мертва! А когда они отыщут ее, она, Зейнаб, уладит все. Да, Карим лишился всей семьи, но она возвратит ему сестру! И он будет счастлив, что бы тут они все ни говорили!
Вскоре мужчины уехали в горы, предоставив Зейнаб и Ому самим себе. Каждые несколько дней приезжал нарочный с посланием для Зейнаб от Хасдая-ибн-Шапрута — из этих кратких записок явствовало, что поиски разбойника нимало не продвинулись… Не нашли ни самого Али Хассан, ни его лагеря, ни его воинов. И все же они приняли решение оставаться в горах до тех пор, пока бандит сам не выйдет из укрытия — а в том, что рано или поздно он это сделает, ни у кого не было сомнений. Они должны быть начеку…
Однажды теплым летним вечерком, когда две молодые женщины, как обычно, прогуливались в отдаленном уголке сада, из кустов внезапно появилось около полудюжины вооруженных людей. Ома с поразительной прытью ускользнула от их рук и понеслась что есть духу к портику, крича во все горло и призывая Мустафу и стражников. Зейнаб же чуть замешкалась — и была тотчас же схвачена. Чья-то ладонь быстренько заткнула ей рот, и ее выволокли через те маленькие воротца в стене, которые обычно использовал Карим. Один из похитителей перебросил ее через луку седла, и маленький отряд галопом поскакал вниз по улице. Через городские ворота им удалось прорваться — помощь не подоспела вовремя… .Зейнаб была не дура. Теперь она получила доказательство того, что маневры в горах и вправду привлекли внимание Али Хассана, и неважно, знают об этом Карим или Хасдай… Разбойник избрал неожиданную тактику. Она и не пыталась бороться со своим похитителем. Ей и так из рук вон неудобно, а если она еще и сверзится со скачущего галопом животного, то может насмерть разбиться… Она извернулась, чтобы посмотреть в лицо похитителю, но оно было закрыто платком почти до самых глаз.
— Кто ты? — спросила она по-арабски, надеясь, что свист ветра не заглушит ее слов.
— Али Хассан, — лаконично ответил он.
Зейнаб почти восхитила храбрость этого человека. Это было почти безумство — ворваться в сад самого князя Малики и похитить Рабыню Страсти, принадлежащую посланнику калифа. Ну, теперь-то она выяснит, жива ли Инига! А уж капитан сакалибов быстренько отыщет лагерь Али Хассана. Она видела на обочине дороги людей, которых бешено мчащиеся кони чуть было не сбили с ног. Наверняка они сообщат властям… Она подумала, что, скорее всего, это и впрямь для нее опасно, но почему-то не испытала страха.
Бешеная скачка продолжалась несколько часов, в течение которых Зейнаб, как могла, примечала путь — и вот острое зрение помогло ей различить очертания лагеря — бандиты раскинули его в одной из высокогорных лощин. Черные шатры схоронились промеж скал и были почти неприметны. Али Хассан остановил коня подле самого просторного из шатров и бесцеремонно сдернул свою добычу с седла взмыленного коня.
Зейнаб чудом удалось приземлиться на ноги, не уронив своего достоинства, хотя от резкого толчка ее затекшие ноги чуть было не подломились в коленках. Зейнаб с усилием выпрямилась. С показным спокойствием она пригладила спутанные ветром волосы и стряхнула дорожную пыль со своего сиреневого кафтана.
— Пошла в шатер! — рявкнул Али Хассан и рывком втащил жертву внутрь.
Она стряхнула его руку.
— Ты оставишь синяки на моей нежной коже, Али Хассан! — холодно сказала она. — Если ты хочешь получить за меня хороший выкуп, то обращайся со мною как подобает! Иначе Нази будет весьма недоволен.
— Что-о-о? Выкуп? — Али Хассан оглушительно расхохотался, сорвав с лица черный платок. — На черта мне нужен выкуп! Ты ведь Зейнаб, Рабыня Страсти, так?
Она с достоинством кивнула:
— Да, это я. — Взгляд ее привлек шрам на его лице, сбегающий от наружного угла правого глаза к уголку губ и вниз по подбородку. Это была старая рана. Во всем же остальном он был весьма привлекателен, хотя черти его лица были чуть резковаты.
Он приметил заинтересованность в ее глазах и ухмыльнулся:
— Слава о твоей красоте донеслась и в нашу глушь…
Мне приятно, что твой райский садик, взлелеянный такими садовниками, как князь Малики, Хасдай-ибн-Шапрут и сам калиф Кордовы, примет вскоре моего взмыленного жеребца!
В груди Зейнаб словно шевельнулась острая льдинка, но она знала, как никто, что обнаружить страх перед мужчиной — это верное поражение.
— Ты можешь взять меня и силой, конечно, — спокойно отвечала она. — Но тогда ни за что не узнаешь, на какие чудеса я способна, Али Хассан. Я ведь не простая наложница, которую, запугав, можно принудить отдаться… Неужели ты и вправду решил, что по одному лишь твоему приказу я распахну тебе ворота в мой райский сад? — Она рассмеялась, несказанно изумив Али Хассана, и продолжала в том же тоне:
— Ты похитил меня у человека, стоящего лишь на ступень ниже самого владыки Аль-Андалус. Не думаешь ли ты, что он загонит тебя, словно дикого зверя, и уничтожит? Я ведь подарена Нази самим калифом, от которого родила дитя!
— Но они не устремились на поиски Иниги… — отвечал Али Хассан.
Зейнаб проницательно взглянула на него — нет, Али Хассан положительно простак…
— Похитив Инигу, ты одним этим обесчестил ее. И уже не имеет значения, надругался ты над нею или нет, хотя, вне сомнений, ты это сделал… Она — княжеская дочь, жена и мать. Ты попрал ее добродетель, похитив ее. А я — Рабыня Страсти, Али Хассан. Меня ты этим не обесчестишь и не опозоришь. Кстати, жива ли она еще, или твои нежности оказались для нее смертоносны?
— Жива… — коротко ответил он, поставленный в тупик ее бесстрашием. Никогда еще не встречалась ему женщина, не убоявшаяся его грозной силы, — может быть, кроме Хатибы… Но та любила его, или, по крайней мере, он льстил себя надеждой…
— Я должна ее видеть, прежде чем мы обсудим условия нашего возвращения в Алькасабу Малику, — храбро сказала Зейнаб. — Я же подарю тебе одну ночь таких наслаждений и восторгов, каких ты прежде ни с кем не изведал, Али Хассан. Но лишь в обмен на эту услугу.
Али Хассан искренне рассмеялся. Теперь она явно его позабавила:
— Клянусь Аллахом, женщина, ты бесстрашна, словно дикая львица! Если ты и впрямь ублажишь меня, я возьму тебя в жены. Каких сыновей мы родим с тобою, бешеная!
— Ты искренне считаешь, что я соглашусь провести остаток моих дней в этом шатре в мрачных горах? — издевательски спросила она. — У меня в Кордове есть собственный дворец.
— Не переживай, моя красавица, — сказал он. — Вся Алькасаба Малика падет к моим ногам — стоит лишь мне расквитаться с Каримом-ибн-Хабибом! Он однажды посягнул на то, что принадлежало мне. Теперь же я уничтожил почти все, что было ему дорого, и присвоил то, что уцелело. И тебе не придется жить в этом жалком жилище, которое ты называешь дворцом. Я выстрою для тебя настоящий дворец из самого лучшего белого мрамора с резными колоннами и висячими садами, и жилище твое посрамит Мадинат-аль-Захра!
— Хвастаться легче всего, Али Хассан, — саркастически улыбнулась она. — Помни, что я не только видела Мадинат-аль-Захра, но и жила там! Город строился многие годы — и строительство все еще не завершено! Но, может быть, в твоем распоряжении есть бутылка, а в ней джинн, который за ночь возведет для тебя дворец?
— Если ты подаришь мне наслаждение, которое, как говорят, способна дать мужчине лишь Рабыня Страсти, я дам тебе взамен все, чего ты только пожелаешь. Клянусь бородою пророка! — торжественно объявил Али Хассан.
— Проводи меня к Иниге, — сухо ответила она.
— Прекрасно, — гадко хмыкнул Али Хассан и повел ее через весь лагерь к маленькому черному шатру.
Войдя туда, она увидела, что внутренность шатра разделена на две части выцветшей полупрозрачной занавесочкой. Когда глаза ее привыкли к темноте, она разглядела фигуру, стоящую за занавеской в углу шатра. Это была женщина, и она была обнажена.
Али Хассан схватил Зейнаб за талию, не позволяя ей сдвинуться с места, а другой рукою зажал ей рот.
— Молчи! — тихо приказал он ей. — И смотри. — И увлек ее в самый темный угол, откуда они могли видеть все, оставаясь незамеченными.
В шатер вошел мужчина и направился прямо туда, где в ожидании застыла женская фигурка. Она тотчас же вышла из призрачного своего укрытия, налила воды в кувшин и навлекла из-под одежд половой орган вошедшего. Вначале она тщательно омыла его, а затем, склонившись на колени, взяла его в рот, чтобы возбудить. Когда же член мужчины напрягся и увеличился в размерах, женщина промолвила тоненьким птичьим голоском:
— Как ты хочешь взять меня, господин?
— На спину, сука! — проревел мужчина — и тотчас же тело его оказалось между покорно раздвинутых ног женщины.
У Зейнаб перехватило дыхание. Она не могла узнать свою подругу в этом дрожащем создании — но голос, невзирая на неестественные интонации, несомненно принадлежал Иниге! Рука Али Хассана оторвалась от ее рта и легла на грудь Зейнаб.
— Она стала послушной шлюхой для моих солдат! — сказал он.
Мужчина спешно закончил свое дело и встал, заправляя свой теперь обмякший член под одежду. Бросив мелкую монетку на поднос, стоящий на столике, он вышел из шатра. Но тотчас же появился новый посетитель и направился туда, где Инига обмывала себя. Зейнаб со смешанным чувством ужаса и жалости наблюдала, как Инига, вылив из кувшина грязную воду и наполнив его чистой, вновь начала свой ритуал. Омыв член вошедшего и пробудив его ласками, она вновь спросила:
— Как ты хочешь меня, господин?
— Слыхал я, — грубо сказал мужчина, — что у тебя отменная задница!
Инига мгновенно опустилась на четвереньки. Мужчина тотчас же оказался сзади, грубо раздвинул ягодицы — и с силой вошел в нее. Она вскрикнула, но он, не обращая внимания на ее страдания, похотливо двигался, покуда не получил удовлетворения.
Зейнаб хотелось рыдать, оплакивая подругу, но снова она запретила себе проявлять подлинные чувства. Она должна быть сильной, если хочет вызволить Инигу, чтобы спасти ее от этой участи, уготованной для нее Али Хассаном…
— Я видела достаточно, свинья, — тихо прошептала она на ухо своему похитителю. — И если ты тотчас же не прекратишь терзать мою грудь, то у меня синяк не сойдет по меньшей мере месяц! Кожа моя очень нежна — на ней легко оставить отметину. — Она вырвалась из его рук и покинула шатер, в одиночку пересекла лагерь и вошла в просторный шатер, который несомненно принадлежал Али Хассану.
Он вошел тотчас же следом за нею — его черные глаза буквально жгли ее. Взгляд их, казалось, пробирался под одежду. Под его же собственным платьем член, казалось, превратился в стальное копье — он изнывал от похоти…О, от этого ледяного презрения и следа не останется — она будет орать от наслаждения до самого рассвета!
— Сними кафтан! — приказал он. — Настало время тебе узнать, что такое настоящий мужчина, моя красавица. Зейнаб выпрямилась во весь рост и взглянула на Али Хассана с отвращением.
— Я Рабыня Страсти, собака! — холодно сказала она. — Если все, чего тебе надобно, — это совокупиться со мною, словно с уличной проституткой, — что ж, это в твоей власти. Но тогда ты не узнаешь ничего, ровным счетом ничего из тех любовных ухищрений, на которые способна я, Рабыня Страсти!
Он в очередной раз был ошарашен. Ее бесстрашие начинало его раздражать. Да, встреча с подобной женщиной — прекрасной и волевой — это потрясение…
— Теперь ты принадлежишь мне! — заревел он.
— Ты сам противоречишь себе, Али Хассан, — в голосе Зейнаб звучала скука. — Я пытаюсь объяснить тебе, как следует обращаться с Рабыней Страсти. Разве ты не хочешь, чтобы и друзья твои, и враги умирали от зависти к тебе? Разве ты не хочешь узнать райское блаженство в моих объятиях? Если ты не послушаешь меня, ничего этого не произойдет.
— Что я должен делать? — с любопытством спросил он.
— Сперва, — Зейнаб почувствовала, что заинтриговала его, — смирись с тем, что не сможешь обладать мною по крайней мере три дня, и, видя, что он собирается запротестовать, быстро договорила:
— Я должна как следует подготовить себя для нового хозяина. Я привыкла купаться дважды в день.
— Здесь ручей неподалеку… — пробормотал Али Хассан.
— Ручей? — засмеялась Зейнаб. — Да там же вода холодная! Нет! Нет, нет и нет, Али Хассан! От холодной воды грубеет кожа! Нет, вода для моего купания должна быть не только подогрета — в нее должны быть добавлены еще и благовония. Она взяла его за руку и поднесла его ладонь к своей щеке:
— Потрогай… Разве эта кожа не нежнее шелка? Ну, а все мое тело еще нежнее… — Она соблазнительно улыбнулась ему, показав белые мелкие зубки.
— А еще что?! — заревел он. О, от нее нельзя отвести глаз! Она самая красивая женщина из всех, которых он видел в жизни! Это золото, слоновая кость и аквамарины… Он никогда не желал женщины столь страстно, как желает эту! Да, бесспорно, терпение не относится к его природным добродетелям, но он выдержит эти проклятые три дня: он хочет испытать все, на что она способна. Потом он возьмет свое… Об эротических талантах Рабынь Страсти ходили легенды — и вот одна из них в его руках! Он с трудом сдерживался…
— Моя служанка, гадкая девчонка, сбежала, когда твои люди похищали меня из сада князя. Мне нужен кто-нибудь для услуг, — сказала Зейнаб.
— Я пришлю тебе женщину… — быстро ответил он, желая доставить ей удовольствие.
— Нет! Нет, нет и еще раз нет! — вновь возмутилась Зейнаб. — Что знают эти тупые крестьянки о том, как надлежит прислуживать женщине моего ранга? Нет, пришли Инигу. Эта по крайней мере сообразительна и поймет мои приказания. А для твоих воинов ты подыщешь другую утеху. — Тут Зейнаб хихикнула:
— Ну не уморительно ли, Али Хассан? Родная сестра князя Малики будет прислуживать Рабыне Страсти — той самой, которую он обучал когда-то!
Он хмыкнул:
— Ты умная шлю… Ну-ну, хорошо, моя красавица! Я отдаю тебе Инигу для услуг.
Она вознаградила его обворожительной улыбкой:
— А где мои покои, Али Хассан? Мне нужна ванна, пища, а потом я должна поспать.
— Ты останешься здесь, со мною! — медленно выговорил он.
— Нет! Нет, нет и нет, Али Хассан! — воспротивилась Зейнаб, но голосок ее звучал уже нежнее. — У Рабыни Страсти непременно должны быть отдельные покои! Мои приготовления не займут много времени, но никто не должен меня видеть. Я должна быть надежно укрыта от посторонних глаз — и даже от твоих, Али Хассан. Зато потом, когда меня будут провожать в твой шатер, чтобы я подарила тебе блаженство, или ты станешь навещать меня — все в лагере просто лопаться будут от зависти, сам ты — от гордости.., а член твой — от желания. — Она нежным взором глядела в его черные глаза, из последних сил сдерживаясь, чтобы не захихикать. Да этот дикарь сейчас, на этом самом месте, и впрямь лопнет от желания овладеть ею! Она начала свою рискованную игру с целью удержать его от немедленных на нее посягательств, но не знала, как он отреагирует. Ее изумило, насколько легко оказалось обвести вокруг пальца этого злодея! До сего момента, пожалуй, она не до конца понимала, как много значит слава Рабыни Страсти!
— У тебя будет свой шатер, — сказал он. — Прикажу поставить его рядом с моим. Сейчас тебе принесут поесть, а когда ты закончишь трапезу, все уже будет готово. Но помни: три дня — не больше!
— Три дня, Али Хассан, — и ты окажешься в раю. Это я тебе обещаю, — сладким голоском проворковала Зейнаб.
Ей тотчас же принесли еду: миску, наполненную пшенной кашей с огромными кусками молодой баранины — блюдо было едва ли не омерзительно, но она съела все дочиста, включая круглую лепешку, выданную ей в качестве тарелки. Пряное вино помогло ей избавиться от неприятного вкуса во рту. Затем ей пришлось немного подождать, покуда не явился Али Хассан с сообщением, что ее шатер стоит теперь неподалеку.
Этот небольшой шатер стоял на деревянной платформе, застеленной великолепным ковром с алыми и синими узорами. В шатре стояла уже жаровня для обогрева. Были тут также два тюфяка под покрывалами, низенький столик и лампа на нем, еще одна лампа из рубинового стекла свешивалась с потолка. В самом же центре шатра уже стояла круглая деревянная ванна, наполненная горячей водой.
Али Хассан хмыкнул, весьма довольный:
— Хорошо?
— Ты прекрасно управился, «Али Хассан, — похвалила она его. — А где ты разыскал для меня ванну?
— Мои люди распилили надвое большую бочку, Зейнаб.
— На первое время сойдет, — отвечала она. — Но где же мыло? А мои благовония? Я пользуюсь ароматом гардении. Всегда только гардении!
— Не знаю, сыщется ли хоть у одной женщины в лагере кусок мыла или эти.., благовония… — признался он.
— Мне надобно и то и другое, причем и то и другое с одинаковым запахом, но так уж и быть, нынче вечером я согласна на любое мыло… — вздохнула Зейнаб.
Он бросился вон из шатра. Пока его не было, она пощупала рукой воду — не холодна ли? Воротился он с маленьким брусочком мыла. Она принюхалась.
— Это алоэ, — сказал он. — Одна из женщин припрятала…
— Благодарю тебя, — сказала Зейнаб. — А где Инига?
— Позже… — сказал он. — Я хочу посмотреть, как ты будешь купаться.
— А сможешь ли ты сдержать страсть при виде моего обнаженного тела, Али Хассан? Помни, я должна как следует приготовиться к тому, чтобы служить тебе, — иначе ты не изведаешь вполне наслаждения… Ты уверен, что хочешь это видеть?
— Просто хочу знать, что ты эдакое собираешься делать! — требовательно заявил он. В душу его впервые закралось сомнение, а не хотят ли его обдурить, как мальчишку?
— Хозяин Рабыни Страсти прибегает к ее услугам по крайней мере один раз в день, — сказала Зейнаб. — Мои недра успели приспособиться принимать мужское естество Нази Хасдая. В течение трех дней оно примет прежнюю, девственную форму. Ну, тут, конечно, есть свои маленькие секреты; которые я не собираюсь тебе раскрывать… Но поверь: когда, наконец, ты проникнешь в мои недра — они будут столь же упруги, как у девственницы, но без труднопреодолимой преграды в виде девственной плевы. И когда мои внутренние мышцы станут ласкать твой член, ты изведаешь неземной восторг. Если бы ты взял меня теперь, я не смогла бы подарить тебе этого блаженства, мое нутро еще не сократилось достаточно, чтобы принять твое мужское естество.
— А-а-а-а, ну да… — сказал он, сделав вид, что вполне понял все ее объяснения. — Да, конечно.
— Есть, конечно, и многое другое, — она улыбнулась таинственной улыбкой. — Но это — страшная тайна Рабыни Страсти, Али Хассан.
Он кивнул, соглашаясь, но добавил:
— Я не какой-нибудь глупый мальчишка, Зейнаб. Я буду лишь глядеть на тебя, но не накинусь, не бойся…
— Что ж, прекрасно, — отвечала она, не желая возбуждать в нем излишней подозрительности дальнейшими отговорками. Она достаточно поражена была тем, что он столь легковерен… Да, пожалуй, придется-таки кое-что ему позволить, прежде чем ей удастся ускользнуть — или прежде чем Карим; Хасдай и сакалибы отыщут лагерь. К этому времени они наверняка все уже знают и идут по горячим следам Али Хассана и его людей. Она освободилась от кафтана неторопливым и очень грациозным движением. Столь же неторопливо она положила его на ложе.
— Нравится тебе мое тело, Али Хассан? — она медленно поворачивалась, давая ему себя рассмотреть. — А у меня ведь уже есть ребенок…
Его горящий взор буквально пожирал ее грудь, зад, стройные ноги, треугольник меж бедер… Он нервно облизнул губы, когда она, заколов свои золотые волосы, ступила в ванну.
— Три дня — это целая вечность… — сказал он. Затем скрестил ноги и стал наблюдать за тем, как она моется.
Закончив мыться, Зейнаб встала и грациозно вышла из ванны. Струйки воды стекали с ее дивного тела. Али Хассан впился в нее глазами.
— Твоя сила воли достойна уважения — и ты будешь вознагражден щедро, Али Хассан, — промолвила она. — Но если твои силы не исчерпаны, то могу кое-чем еще тебя усладить. Ты справишься с собою?
— Чего ты хочешь? — сердце его выскакивало из груди.
— Тебе будет приятно слизнуть водичку с моих сосков, Али Хассан? Но учти — тебе дозволяется касаться меня одними лишь губами. Ты» не обязан делать этого — но я разрешаю… — Зейнаб говорила так, словно это величайшая честь.
Он заложил руки за спину. Наклонившись вперед, он высунул язык. На правом соске виднелась кристальная капелька, и он слизнул ее пылающим языком. Затем его язык несколько раз пробежал вокруг соска, прежде чем устремиться ко второму. Завершив свой подвиг, он торжествующе поглядел на нее.
— Прекрасно, Али Хассан! — промурлыкала она. В ответ он развязал поясок шальваров и извлек свой член. Такого огромного ей еще не приходилось видеть — он был необыкновенно длинен и очень толст. Али Хассан с торжеством продемонстрировал ей свое сокровище:
— Он жаждет вонзиться меж твоих дивных бедер, Зейнаб, но согласен ждать три дня!
Она внимательно оглядела эту диковину, и даже потрогала нежными пальчиками:
— Найди женщину на эту ночь, дабы избавиться от переизбытка любовных соков, Али Хассан. Мужчина не должен сдерживать себя. После этого со мною ты будешь лишь сильнее и неутомимее. Ежели же ты три дня будешь обуздывать страсть, это сильно тебя ослабит. А теперь убери этого молодца и пришли ко мне Инигу. Я должна отдать ей все необходимые распоряжения прежде, чем засну…
Али Хассан покинул Зейнаб и направился прямиком к обиталищу Иниги. Она была одна.
— На четвереньки! — пролаял он, а когда она подчинилась, то примостился сзади на коленях и мощным движением овладел ею. Она дернулась, но это его совершенно не взволновало. Он страстно двигался взад-вперед, закрыв глаза и воображая себе Зейнаб… Пальцы его сжимали нежные бедра, оставляя ссадины — озверевший самец не прекращал толчков, покуда поток спермы не извергся из него… Он выдохнул, удовлетворенный, и поднялся, оправляя одежды. Потом рывком заставил ее встать.
— На время ты освобождаешься от обязанностей лагерной шлюхи, Инига, — объявил он. — Нынче я похитил Рабыню Страсти по имени Зейнаб, принадлежащую Хасдаю-ибн-Шапруту. Теперь она моя и нуждается в прислужнице. Ни одна из здешних баб для этого не годится, а вот ты… Ее шатер подле моего. Надень кафтан и тотчас же отправляйся к ней!
Ни слова не говоря, Инига подобрала с полу свой грязный кафтан, накинула его на худенькое тело и покорно вышла из шатра. Многие недели она практически ни с кем не говорила. Горло ее до сих пор саднило и жгло после отчаянных криков, которые издавала она, когда вначале Али Хассан, а затем несколько его воинов грязно насиловали ее в тот самый день, когда убили всех родных…
Али Хассан сперва решил, что принадлежать она будет лишь ему одному, но она приводила его в бешенство, не проявляя ни малейших признаков страсти в его объятиях. Тогда он страшно отомстил ей, отдав на поругание… Теперь он велит ей прислуживать Зейнаб. О, она помнит эту красавицу, которую отослали к калифу! Как попала она в этот ад? Инига тихонько вошла в маленький шатер подле жилища Али Хассана.
— Инига! — голос Зейнаб звучал ласково.., но как же напугана была она переменой, совершившейся с подругой! Инига страшно исхудала, а ее прелестные волосы были грязны и спутаны…
— Зейнаб… — Это и вправду она, подумала Инига, — но как?..
Зейнаб заметила недоумение в глазах подруги.
— Вода в ванне еще не остыла. Войди в нее и вымойся, Инига, — ласково велела она девушке. Потом подошла к выходу из шатра и вручила изорванную одежду Иниги одному из стражников, охранявших вход:
— Отнесите это Али Хассану. Скажите, что моей служанке надобен чистый кафтан. Она не может ходить в этой отвратительной ветоши! Она кишит паразитами!
Воротившись, она опустилась на колени подле безмолвной Иниги. Спокойно она объяснила девушке, как она приехала в Аль-Малику, как похищена была Али Хассаном… Рассказывая, она бережно омывала тельце Иниги, которая впала в полнейшее оцепенение. Увидев спину девушки. Зейнаб ужаснулась: нежная кожа сплошь покрыта была шрамами и рубцами — старыми и совсем еще свежими, кровоточащими…
— Что это? — спросила она, нежно касаясь израненной кожи.
— Они бьют меня, — без выражения сказала Инига. — Здесь есть один солдат… — так вот, он любит сперва исполосовать меня кнутом, а уж затем овладеть мною…
— Тебя больше пальцем никто не коснется, — ласково сказала Зейнаб. — Это большой секрет, но послушай: вскоре явится Карим и освободит нас, Инига! Али Хассан поверил, что я стану его Рабыней Страсти, но ему никогда не владеть мною! — И Зейнаб принялась мыть волосы Иниги, а потом вытирать их полотенцем.
— Они угрожали убить моего сына, если я не буду послушной… — говорила Инига, отдаваясь ласковым рукам спасительницы. — Каждый день я вижу Малика, если я послушна и удовлетворила всех. Женщина, которая за ним Смотрит, поднимает его на руках вверх — это на другом конце лагеря, — и я вижу, как мой мальчик машет мне ручкой…
— Но Малика здесь нет! — закричала Зейнаб. — Он у родни твоего мужа в Алькасабе Малике! О, Инига!
— Нет! — упрямо отвечала девушка. — Я вижу его каждый день, Зейнаб.
— Твоя мать успела отдать Малика евнуху, Мустафе, когда Али Хассан с бандитами ворвался в гарем. Мустафа с твоим сыном схоронился в кабинете, Инига. А когда разбойники ушли, он тотчас же препоручил Малика заботам родителей Ахмеда. Мальчика здесь нет!
— Я вижу его! — Инига была непреклонна.
— Через весь лагерь? И никогда ближе? — пытала ее Зейнаб.
Инига медленно кивнула.
— Они провели тебя, Инига! Обманом заставили им повиноваться! Малик в полной безопасности, дорогая моя. Тебе не придется больше служить этим скотам.
— Тогда я могу умереть, — в голосе Иниги слышалось облегчение.
— Тебе вовсе не нужно умирать! — воскликнула Зейнаб. Карим вскоре будет здесь и освободит нас. Ты отправишься домой к своему малютке, Инига!
Но та покачала головой:
— Нет… Я опозорена, Зейнаб. Мой муж мертв, а мною, как последней шлюхой, пользовались грязные солдаты. Жизнь моя кончена. Такая я не могу воспитывать сына. Ни один достойный человек не возьмет меня в жены после того, что случилось. У сына должна быть семья, близкие, которые защитят его и обеспечат его будущность. Я же — отверженная среди отверженных… Мне ничего не остается, лишь радостно встретить смерть-избавительницу…
— И ты оставишь меня одну во власти Али Хассана? — спросила Зейнаб. — Ты должна помочь мне избежать его грязных объятий, покуда не придет твой брат. Не оставляй меня, Инига! Я сказала тебе правду. Неужели ты откажешь мне в моей просьбе? Хотя бы в память о старой нашей дружбе, Инига, умоляю!
…Аллах! Не для того спасла она Инигу, чтобы та убила себя! Когда придут Карим и Хасдай, они откроют бедняжке глаза…
— Хорошо… — слабо улыбнулась Инига. — Я останусь с тобою, Зейнаб. Если бы не твоя доброта — я все так же была бы утехой воинов Али Хассана и не узнала бы правды… Теперь я знаю, что мальчику моему ничто не угрожает, и одно это стоит всех мук, которые пришлось мне вынести. — Она поднялась и вышла из ванны, взяла влажное полотенце, которым вытиралась Зейнаб, и осушила свое тело. Ее непросохшие волосы облепили острые плечики.
В шатер ворвался стражник с чистым кафтаном в руках. Взгляд его с восхищением скользнул по обнаженному телу девушки:
— Возьми, девка!
— Если еще раз ты войдешь в этот шатер, не испросив моего позволения, — гневно сказала Зейнаб, — то Али Хассан выжжет твои похотливые глаза раскаленными угольями! Хорошо ли ты меня слышал?
Стражник стушевался, кивнул и испарился.
— Как ты осмеливаешься так разговаривать с ними? — восхищенно спросила Инига.
— Перед этими существами нельзя обнаруживать страха, Инига, — терпеливо растолковала ей Зейнаб. — Увидев, что ты боишься, они пожрут тебя, словно ненасытные гиены. С Али Хассаном я играю роль многоопытной куртизанки высокого ранга. И не боюсь разносить его в пух и прах за дикость и невежество. Но если бы я общалась с ним в присутствии его воинов, то вела бы себя как самая добропорядочная и достойная из женщин. Видишь ли, Али Хассан желает вкусить всех наслаждений, которые способна подарить ему Рабыня Страсти, но его ни в коем случае нельзя унизить в глазах равных ему, а тем более низших. Мужчины на самом деле незамысловаты, Инига. Что же за девушка была твоя сестрица Хатиба, Что отдалась такому человеку? Он, правда, довольно хорош собою, если не считать шрама, но ведь он просто недоумок!
— Я не могу сказать о мужчинах ничего, кроме того, что они животные, — с грустью отвечала Инига. — Ахмед был так добр и нежен… До того проклятого дня других мужчин я не знала. Только теперь понимаю, каким редчайшим сокровищем был мой Ахмед — ведь мужчины сплошь жестокие и злобные звери, которых заботит лишь их похоть… Послушай.., когда брат придет освободить нас, не покидай его больше! Он любит тебя. И всегда любил только тебя. А не эту суку Хатибу… О, будь она проклята! Если бы не она, родные мои были бы живы, а я не стала бы шлюхой! — и Инига разрыдалась так, как не плакала ни разу со дня своего позора.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
| 
