– Никакой звериной жестокости, – отрезал Франко. – Думай хотя бы иногда своей головой и держи себя в руках.

После этого Франко держал ухо востро, всегда интересуясь донесениями о том, что поделывает Стефано, и очень скоро обнаружил, что его брат уже пользовался дурной славой из за своего обращения с женщинами в дешевых борделях Неаполя. Казалось, Стефано выбирал самые замызганные, где строил из себя юного лорда, швыряя деньги направо и налево, чванясь, напиваясь, как свинья, и утоляя свою сексуальную нужду, корча из себя супермена, однако донесения были более чем красноречивы. Стефано не преуспевал в постели, возмещая это жутким садизмом.

А дома он был чадом Кармелы. Высокий, красивый и всегда улыбающийся, он был ласков и вежлив с матерью – и хладнокровно жесток с беспомощными женщинами в борделях.

Франко было двадцать пять, а Стефано восемнадцать, когда однажды ночью Энцо отвел их в сторону и сказал, что умирает. Полдюжины разных докторов подтвердили диагноз – рак желудка.

– Это не должно выйти за порог этой комнаты, – сказал он, глядя на них обоих, его темные глаза уже сузились от боли. – Ваша мать не должна знать об этом – и наши враги тоже. Для меня настало время подумать о будущем нашего дела, мои сыновья. О вашем будущем. Вы хорошо знаете мои чувства к вам. Позвольте умирающему обратиться к вам с последней просьбой. Сделайте меня счастливым… женитесь. Сейчас. Подарите мне внука, чтобы я мог умереть спокойно, зная, что семья Мальвази будет иметь продолжение и процветать. Подарите вашей матери внуков, чтобы она была счастлива, когда я уйду.

Стефано сделал предложение Эмилии Бертана через ее отца, и оно было принято немедленно, хотя сама Эмилия узнала об этом последней, когда ее семья сообщила ей, что они устраивают большой званый вечер в честь помолвки – ее помолвки. Она должна была выйти замуж в течение месяца.

Эмилии тоже было восемнадцать лет; она была хорошенькой и оживленной, жизнерадостной, и хотя Стефано Мальвази и не был парнем, которого бы она выбрала, все же он был красив. Она понимала, что это хорошая партия и согласилась на брак, как послушная дочь.

Это было самое пышное свадебное торжество, какое только видел Неаполь за многие годы. Красавица невеста в белоснежном платье из ярдов и ярдов кружев, в окружении двенадцати маленьких темноволосых подружек. Она счастливо улыбалась, сжимая руку Стефано, когда они резали торт, и Энцо Мальвази, сияя отеческой улыбкой со своего места во главе стола, давал им свое благословение…

На следующий день, в три часа утра Франко был разбужен телефонным звонком Эмилии, одинокой и обезумевшей, из отеля в Риме, с которого они начали свой медовый месяц. Стефано выпил много вина этой ночью и, когда пришло время ложиться в постель… тогда, сказала она в отчаянье… он попытался заняться с ней любовью, но безуспешно. Ругая и проклиная ее, он хлестнул ее несколько раз по лицу, натянул одежду и ушел. Изможденная и измученная слезами, она заснула, но потом проснулась от возни, доносившейся из гостиной. Она прокралась к двери и заглянула внутрь. Стефано, обнаженный, наклонился перед молоденьким мальчиком и… Эмилия не могла продолжать, но Франко услышал достаточно. Сказав ей, чтобы она успокоилась, он через пять минут уже покинул виллу и отправился в Рим.

Теперь он знал, почему Стефано заслужил такую репутацию у женщин; теперь он раскусил своего ленивого братца, которому мать спускала абсолютно все! К тому времени, когда он приехал в Рим, он уже был почти готов убить его. Но Стефано собрал чемодан и сбежал. Эмилия сказала, что он уехал с тем мальчиком час назад.

Франко потребовалось два дня, чтобы разыскать его. Он наконец обнаружил его в одной из самых паршивых забегаловок в городе – в сомнительном, заплеванном баре, продымленном и зловонном от пота и опиума, с комнатушками наверху, которые содержало какое то дерьмо со своей хищной сворой. В одной из этих комнат он нашел Стефано, который спал обнаженный на рваном грязном матрасе, кишащем вшами, а в углу съежился мальчик лет одиннадцати двенадцати. Франко увидел папиросу с опиумом и почувствовал его запах в дыхании брата, когда сгреб его в охапку и попытался поставить на ноги, проклиная его за скотство. Бросив пригоршню денег несчастному ребенку, он натянул на Стефано одежду и потащил его из комнаты.

Сначала он отвел его в бани, велев персоналу раздеть его и сжечь одежду, а затем засунуть в горячую ванну с дезинфицирующим раствором. Сам он отправился в город купить новую одежду, а когда вернулся, Стефано был завернут в большое белое полотенце и выглядел разъяренным.

– Что ты со мной делаешь? Со своим собственным братом?

– Ты омерзителен, – сказал холодно Франко. – Ты хуже, чем животное. Если бы наш отец не умирал, я бы оттащил тебя к нему, чтобы он понял, что ты из себя представляешь. Но я знаю, что не могу этого сделать. Так вот, ты женился на этой бедной невинной девушке, и я сделаю все, чтобы быть уверенным – ты исполняешь свой супружеский долг. Или тебя найдут мертвым.

– Ишь, чего захотел! Ты не посмеешь, – огрызнулся Стефано, – и я буду делать все, что хочу.

Но холодный, бешеный блеск в глазах брата заставил его усомниться в собственных словах.

Франко воссоединил Эмилию с ее мужем, и она приняла его назад смиренно, хотя теперь она боялась его. Франко взял за правило навещать супругов каждые несколько дней в их новом доме – хорошеньком особнячке недалеко от виллы Мальвази, тоже за высоким забором с неизменными стражами. Эмилия рассказывала, что Стефано вел себя довольно разумно, хотя часто напивался и исчезал по ночам. Но она привыкла, что мужчины в ее собственной семье часто исчезали по делам, и старалась больше не думать об этом. Франко думал иначе. Но Энцо Мальвази становилось хуже, и мысли Франко были о больном отце и о своей ответственности, которая будет на него возложена, когда придет время взять в руки власть над «делом».

Каждый день к семи утра он уже был весь в работе, контролируя каждый сектор своего «бизнеса», строя новые планы экспансии на новые территории и способы удержаться на прежних, решая, где ретироваться и как сделать доходы максимальными. Он обдумывал, как послать доверенных лиц в южную Африку, чтобы наладить каналы поступления наркотиков, у него возникла новая идея, как усилить нажим на игорное дело. Он использовал все знания, полученные в школе бизнеса, чтобы принципиально реорганизовать финансовую основу империи Мальвази, задумав новые инвестиции в промышленность и банковское дело. «Банк Мальвази» был его мечтой, вывеску которого он хотел видеть не только в Неаполе или где либо еще в Италии, но на серьезном международном уровне. Франко хотел, чтобы бизнес Мальвази имел легальную крышу, которая «прикрыла» бы нелегальные источники доходов.

Когда Франко тщательно обдумал все свои новые идеи по поводу «дела», он решил побеседовать с адвокатом Семьи Камине Каэтано, раскрыв ему все свои планы. Каэтано знал обоих сыновей Мальвази с самого их рождения и составил о них свое собственное мнение. Информация, которую он конфиденциально давал Франко, всегда была чрезвычайно важной, и делал он это не только потому, что больше симпатизировал Франко, но и по той причине, что это был вопрос его собственного выживания, а теперь оно было под очень большим сомнением. Когда он рассказал Франко, что Энцо назначил Стефано следующим после Франко наследником и крестным отцом империи Мальвази, Кармине защищал свои собственные деловые интересы. Он и другие влиятельные члены Семьи знали, что со Стефано у руля они будут так же процветать, как покойники.

– Скажу тебе прямо, Франко, – сказал он. – Старик дал маху со своим сынком. Не возражай, все мы знаем, что этот идиот – самый большой ошметок дерьма, который когда либо падал на землю. У него нет мозгов в голове, он дегенерат – и он опасен. Он камня на камне не оставит всего лишь за год. Ты должен взять все в свои руки, сынок. Это может быть тяжело, и я молю Бога, чтобы никогда в жизни тебе не пришлось больше принимать таких ответственных решений. Но я уверен, что ты не уронишь честь Семьи. И в ответ на это твоя Семья будет всегда благодарна тебе. У тебя будет наша преданность.

Во всей Италии не было женщины счастливее Кармелы Мальвази, когда Эмилия сообщила ей, что беременна. Была холодная зимняя ночь, Энцо стоял у камина, тяжело опираясь на трость, тщетно стараясь согреть свое измученное болью тело. Он с нежностью смотрел, как его любимый сын Стефано целовал свою мать, и когда мальчик направился к нему, Энцо отшвырнул свою трость, вытянув обе руки вперед, чтобы обнять его.

– Мой сын, мой сын, – закричал он. – Ты выполнил свой долг. Ты сделал меня очень счастливым.

Стефано встретился взглядом с Франко и улыбнулся насмешливо.

– Я всегда стараюсь делать так, чтобы ты гордился мною, папочка, – сказал он.

Энцо умер спустя несколько недель, и все Семейство Мальвази и все крестные отцы самых крупных и влиятельных Семей Италии прибыли, чтобы присутствовать на похоронах. Когда оба сына, Франко и Стефано, бросали горсти земли в могилу отца, их взгляды встретились, и Франко заметил блеск триумфа в глазах Стефано.

Когда похоронная процессия двинулась назад к вилле Мальвази, ее обстреляла группа вооруженных людей. Головные машины были изрешечены пулями, Стефано и его молодая жена, а также еще два влиятельных крестных отца, были убиты на месте. Успокоив обезумевшую от горя Кармелу, Франко осмотрел тела. Ему было очень жаль Эмилию, но она носила в чреве сына Стефано, и ему не улыбалась перспектива иметь в будущем соперника, который мог бы оспаривать его титул крестного отца.

Теперь Франко был единовластным правителем всей гигантской империи Мальвази.

Позже Франко заявил, что это загадочное убийство не останется без отмщения, что к этому обязывает не только честь его Семьи, но и честь тех мужчин, которые пришли на погребение, чтобы отдать дань уважения умершему.

Несколькими днями позже в запертом гараже на одной из улочек бедного квартала Неаполя были обнаружены тела полудюжины мужчин. Они были прислонены к стене – в них всадили столько пуль, Словно их расстреливал целый взвод.

Все узнали, что Франко «отомстил за честь Семьи», теперь он стал крестным отцом Семейства. За ним утвердилась репутация человека, с которым надо считаться, которого надо опасаться – и вообще хорошенько подумать, прежде чем попытаться нанести ему хоть самый слабый удар. И сам Франко усвоил жестокий урок. В его деле, В его мире только сильные и безжалостные выживали. Ничто – ни семья, ни друзья или любовь – никогда не должны вставать между ним и его «делом».

И Франко решил придерживаться этого правила всю жизнь.

ГЛАВА 41

1904, Франция

Нетта взбежала по ступенькам к двери дома № 16 на рю де Абрэ, яркие перья ее новой шляпки вызывающе покачивались. Она потянулась пальцем к звонку, но прежде чем она успела отпустить кнопку, дверь распахнулась, и импозантного вида мужчина с забавным акцентом спросил, что ей нужно.

– Я хочу видеть Поппи, – сказала она высокомерно. – Я мечтала об этом всю дорогу от Марселя.

– В данный момент мадам занята, – ответил он твердо.

– О нет, это невозможно, – воскликнула она, быстро ставя ногу в дверной проем прежде, чем он успел закрыть ее. – Поппи никогда не может быть так занята, чтобы не увидеться со мной. Я просто войду и подожду!

Она пробежала мимо него в холл, ее глаза и улыбка излучали радость, когда она рассматривала красивую обстановку дома.

– Господи, девочка на этот раз добилась своего! – воскликнула она. – Она сожгла свои мосты–с помощью Франко Мальвази!

– Мадам, – запротестовал дворецкий. – Боюсь, что я вынужден попросить вас уйти.

– Уйти? Но как я могу уйти? – спросила удивленная Нетта. – Я ведь только что вошла, разве не так?

Уоткинс нервно поглядывал на нее: она была такой шумной, и эта странная особа явно противоречила принятому тону этого заведения. Счастье, что в этот момент не было гостей! Но он знал, мадам Поппи расстроится, что он впустил подобную дамочку… эта невоспитанная женщина… в их изысканном холле… но не может же он вышвырнуть ее насильно!

– Может быть, вы соблаговолите подождать в маленькой гостиной? – спросил он вежливо. – Я узнаю, скоро ли освободится мадам.

– Уф уф! Футы нуты! – передразнила его Нетта тихонько, когда шла за ним по длинному коридору. – Где это Поппи откопала вас? В актерском клубе?

И ее живой смех разнесся по пустынному коридору.

Поппи сидела за письменным столом, просматривая меню на неделю. Она подняла голову и прислушалась. Лючи махал крыльями, бегая взад вперед по жердочке, повторяя те же насмешливые интонации… совсем как Нетта.

– Нетта! – закричала Поппи, радостно вскакивая на ноги и распахивая дверь. – Нетта, ох, Нетта! – всхлипывала она, когда ее подруга порывисто обняла ее.

– Я так скучала по тебе! – плакала Поппи.

– Конечно, конечно, – сказала Нетта, кивая головой и утирая слезу. – И я тоже скучала по тебе. По правде говоря, Поппи, я скучала по тебе больше, чем по своему капитану… Мир праху его.

– Все в порядке, мадам? – спросил Уоткинс с бесстрастным выражением лица.

– Все в порядке? Ах, Уоткинс, все просто замечательно – Нетта наконец то здесь!

Поппи опять всхлипнула.

– А у тебя здесь мило, просто чудесно! – сказала Нетта, взяв Поппи под руку, когда та повела показывать ей свои владения.

Поппи усмехнулась.

– Но что ты делаешь в Париже? – спросила она.

– О о, у меня что то вроде небольших каникул, – сказала Нетта беззаботно. – Хотя я и собираюсь сделать в Париже кое какие покупки.

– Я знаю, куда нам надо пойти, – пообещала Поппи. Нетта внимательно посмотрела на ее серое платье.

– Конечно, ты знаешь, но мне потребуется месяц, чтобы заработать на такой туалет.

– Только месяц, Нетта? – поддразнила ее Поппи. – А я думала, что ты останешься у нас на год. Наверное, дела идут у тебя хорошо.

– Да, все в порядке, но, конечно, не так, как здесь у тебя. А, вот и попугай! Да, девочки замечательные и посетители регулярные, и всегда появляются новые… Не хватает только тебя, – сказала она грустно. – Кажется, я немного одинока.

– Тогда почему бы тебе не переехать сюда? Остаться здесь со мной опять? Опять стать моим партнером? На равных – половина того, что я заработаю, всегда будет твоя, потому что без тебя у меня не было бы ничего.

– Глупости, ты обязана всем только себе, – сказала Нетта. – Но я не могу сделать этого, Поппи. Нет… это было бы нечестно.

Она подумала о Франко Мальвази и содрогнулась.

– Мне просто хотелось навестить тебя и убедиться, что у тебя все в порядке. О, я знаю, твои письма говорят, что все хорошо, но мне кажется, что я прочла кое что между строк.

Поппи ввела ее в гостиную и закрыла дверь.

– Со мной все хорошо, Нетта, – проговорила она нервно. – Просто я беспокоюсь о Франко Мальвази.

– Да уж конечно! – Нетта плюхнулась на диван и сняла шляпку. – М м, чем это так хорошо пахнет?

Она потянула носом. Огляделась и увидела горшки с гардениями, стоявшими повсюду – их нежные цветки белели на фоне темной глянцевой зелени листьев.

– Гардении! Как экстравагантно, Поппи. Твои вкусы изменились с тех пор, когда мы виделись в последний раз.

– Франко посылает мне их каждую неделю, – сказала Поппи просто. Брови Нетты удивленно поднялись, и она поспешила добавить: – Нетта, разве можно влюбиться в человека, которого даже не знаешь? – Брови Нетты почти исчезли в волосах, и челюсть отвисла, когда Поппи продолжала: – Я не могу заставить себя не думать о нем, Нетта, я мечтаю о нем… Я вспоминаю… я представляю себе, что он говорит со мной – так, как он говорил той ночью…

– Той ночью? – повторила Нетта. – А ты не?..

– Нет… ох, нет, конечно, нет, – ответила Поппи, краснея. – Однажды ночью он пришел сюда поговорить о деле, мы обедали вдвоем. Нетта, я тогда увидела его впервые после своего отъезда из Марселя. Вот почему это так странно… Я имею в виду – как я могу влюбиться в человека, которого видела всего несколько раз?

– Ты можешь влюбиться в человека, которого видела всего один раз, – возразила Нетта. – Но не тогда, когда этот человек – Франко Мальвази! Поппи, ты не можешь влюбиться в такого человека! Ты не должна!

– Какого человека? – потребовала Поппи, сбитая с толку. – Кто знает, кто хороший, а кто плохой? Он добрый, щедрый… он джентльмен. Господи, когда я думаю о Фелипе, каким он был бесчестным и низким… а он был аристократом.

– А когда ты думаешь о Грэге? – спросила Нетта. – Каков Мальвази по сравнению с ним?

Поппи закрыла глаза, ее сердце сильно забилось. Она больше никогда не позволяла себе думать о Грэге – он символизировал собой все, что она потеряла: замечательный красивый юноша, семья, любовь и забота, простое, безмятежное счастье. Грэг не существовал в ее новом мире.

– Франко… другой, – сказала она осторожно. – Но, Нетта, я никогда не чувствовала ничего похожего раньше к мужчине. Я имею в виду Фелипе… Это была просто глупая романтичная девочка, которой вскружил голову красивый молодой человек – хотя я и думала, что влюблена. А с Грэгом это было что то вроде дружбы и привязанности – то, что ты чувствуешь к человеку, которому ты очень дорог и которого ты любишь всю жизнь. Но на этот раз все по другому, Нетта. Я никогда не ощущала такого раньше. Может ли это быть то, что называют любовью?

– Надеюсь, что нет, – вздохнула Нетта. – Потому что если да, то ты заслуживаешь взбучки за то, что выбрала не того, кого надо. Ладно, Поппи, иди сюда – сядь со мной рядом и расскажи мне все.

Они просидели на диване весь день, и Поппи все время говорила и говорила. Потом они поболтали еще немного, рассказывая друг другу новости, а потом Поппи повела Нетту по дому, гордо показывая ей то, что, на ее взгляд, заслуживало внимания, и, знакомя ее с девочками, называла Нетту при этом своей самой лучшей дорогой подругой.

Поппи пригласила Симону на ленч, чтобы та могла познакомиться с Неттой. Женщины сразу же смерили друг друга взглядом, придирчиво отмечая все детали внешности каждой. Молчание затягивалось, и Поппи, нервно поглядывала на них.

– Тебе не следовало бы носить ярко зеленое, моя дорогая, – сказала наконец Симона. – Блондинкам это никогда не идет.

– Я знаю это, – парировала Нетта, руки на бедрах, нога отставлена в сторону – излюбленная поза уличной женщины Марселя.

– Насыщенный рубиновый цвет, – продолжала позабавленная Симона. – И забери немного побольше назад свои волосы – у тебя красивые скулы, и ты должна их показать.

Милостиво улыбаясь Поппи, она села.

– Ты не говорила мне, что твоя подруга так прелестна, Поппи, – сказала она. – Если все будут такими, то конкуренция в Париже станет просто невыносимой.

– Merde, – воскликнула Нетта, откидывая волосы назад со смехом. – Признаюсь, мне было любопытно, какая ты из себя. Я думала, что ты будешь важничать и много о себе воображать, но теперь я вижу, почему Поппи назвала тебя очаровательной. Ты знаешь, как поднять настроение другому человеку, не удивительно, что мужчины любят тебя. Я могу сказать это точно по драгоценностям, которые на тебе надеты.

Симона с удовольствием поправила свою бриллиантовую брошку в виде цветка.

– Мы с тобой понимаем друг друга, Нетта, – проговорила она. – Мы обе провинциальные девушки, которые сделали себе карьеру. Для нас Париж лишь карточный домик. Вот Поппи другая. Я жду от нее очень многого – просто обалденного.

Поппи не знала, что она имеет в виду, но засмеялась, радуясь, что ее две единственные подруги познакомились и понравились друг другу. Нетта как завороженная слушала сплетни Симоны за ленчем, но когда она ушла, Нетта призналась Поппи, что возвращаться в Марсель ей будет, конечно, грустно – ей жаль расставаться с Поппи, – но, с другой стороны, когда она окажется дома, она почувствует облегчение.

– Я скорей соглашусь довольствоваться одной бриллиантовой брошкой и маленьким домиком, – сказала она проникновенно Поппи, – чем стану играть в ее игры.

Она задумчиво помолчала с минуту, а затем добавила:

– А впрочем, брошью и парой серег.

Неделя, которую Нетта провела в Париже, прошла бурно: Поппи отвела Нетту, в ее ярко зеленом наряде, к Люсиль и выбрала там для нее полдюжины платьев. Затем она отправилась с Неттой в шляпный магазин и магазин мехов; они ходили на ленч к «Максиму». Метрдотель приветствовал Поппи как старинную знакомую, и почти все присутствовавшие улыбались и кивали ей головой, когда они шли между столиками.

– Господи! – прошептала Нетта, когда официант подавал им блины с икрой и шампанским. – Ты стала звездой, Поппи. Ты больше не нуждаешься в Франко Мальвази… все тебя знают.

– Все не так просто, Нетта, – вздохнула Поппи, в ее голубых глазах была грусть. – Теперь я уже не могу без него.

Когда Нетта уехала, Поппи обнаружила, что ей тяжело опять войти в привычную колею, по прежнему всецело уходить в работу. Она беспокойно бродила по дому, и повсюду ей виделись недостатки. Она сетовала, что фрукты, подаваемые к ленчу, недостаточно свежие, сыр слишком холодный, а вино слишком теплое. Она выговаривала Вилетте, броской девушке с телом Венеры, что та злоупотребляет макияжем, а элегантной, с янтарными волосами Соланж – что у нее слишком большой вырез… Не находя себе места от необъяснимой нервозности, Поппи отправлялась в одиночестве на прогулки. Она бродила по городу наугад. Каштаны опять были в цвету – их розовые пышные свечи весело красовались среди резных листьев, а весеннее небо было ярко голубым и чистым, словно его только что помыли. Она смотрела на свое отражение в стекле, когда проходила мимо витрин, думая при этом, что выглядит так же, как и тысячи других нарядных праздных женщин, занятых покупками. Но она была другой. Она всегда была одна.

В отчаянии она возвращалась домой и запиралась у себя в комнате. Лючи вспархивал со своей жердочки и садился ей на плечо, нежно клокоча у ее уха, но Поппи гладила его машинально.

– Поппи cara, Поппи chérie, Поппи дорогая…

– Ох, Лючи, – вздыхала она. – Я тоже люблю тебя. Если бы не было тебя, кому бы я рассказывала о своих бедах? Если бы ты только мог сказать мне, что я чувствую к Франко Мальвази. Я влюблена, Лючи? Такой бывает любовь? Это нервное, странное… рассеянное состояние? Не полет на орлиных крыльях, которого я ожидала? Но ведь я даже не знаю его хорошо, Лючи, а он едва ли думает обо мне. Что же мне делать?

– Поппи cara, Поппи chérie! – бормотал он успокаивающе, трепля ее за волосы, и Поппи смеялась, протягивая ему семечки тыквы.

В дверь постучали, и вошел Уоткинс.

– Мадам, – сказал он. – К вам пришли.

– Это синьор Мальвази? – чуть не задохнулась Поппи, щеки ее залила краска.

– Нет, мадам, это леди. Боюсь, мне она не назовет свое имя.

– Наверное, это девушка, которая ищет работу. Конечно, нам не требуются девушки, но, пожалуйста, проводите ее в мой офис. Я поговорю с ней.

Уоткинс кашлянул осторожно.

– Она не такая, как наши девушки, мадам, возможно, офис будет не самым подходящим для нее местом. Могу ли я посоветовать принять леди в маленькой гостиной?

Леди, беспокойно подумала Поппи, поспешно поправляя прическу, и направилась в маленькую гостиную, надеясь, что это не рассерженная жена, ищущая своего неверного мужа. Около двери она задержалась, взявшись за ручку, а потом, гордо вскинув подбородок, вошла в гостиную, готовая к сражению.

– Добрый день, мадам, – сказала она. – Я Поппи Мэллори.

Белокурая женщина, одетая в простое на первый взгляд, но очень дорогое платье, отошла от окна и направилась к ней.

– Добрый день, мадам, – ответила она вежливо. Поппи посмотрела на нее с любопытством. Она была высокого роста и очень красивая. Дама была надменной, хорошо воспитанной, с ухоженной внешностью – блестящие белокурые волосы, большие зеленые глаза и соблазнительный рот. Она была похожа на многих женщин, отправлявшихся за покупками на фешенебельные улицы Парижа – наверняка у нее был богатый муж, титул и генеалогическое древо, уходящее корнями в глубь веков. Поппи почти наверняка знала, что у нее есть загородный дом и особняк в городе где нибудь около Парк Монсо – и достаточно денег, чтобы покупать все, что ей вздумается. Что же привело ее сюда, думала беспокойно Поппи.

– Мне все надоело, – неожиданно сказала женщина. – Моя жизнь доводит меня до умопомрачения. Мой муж – незаурядный человек, он очарователен… Он джентльмен. Он никогда бы не пришел в подобное место. – Ее большие зеленые глаза внимательно смотрели на Поппи. – Мне хочется чего нибудь волнующего, – прошептала она, – чего то, что бы взорвало монотонность моих дней. Я думала об этом задолго до того, как решила прийти сюда, но теперь я здесь, и я к вашим услугам.

– К моим услугам? – проговорила пораженная Поппи, отступая назад.

Женщина взглянула на нее мрачно.

– А где еще я могу получить то, что хочу? Я хочу секса, мадам Поппи… секса с незнакомцами, с которыми мне не нужно быть леди… Я хочу восхитительного, волнующего секса – не рутинных объятий мужа, который вечно занят, думая о своих делах или политике. Я хочу запретного возбуждения… Я хочу быть шлюхой – в тот момент, когда я ощущаю себя такой, – и леди в остальное время. Я пришла сюда, потому что слышала – ваш дом отличается изысканностью, мужчины находят здесь прекрасную еду, чудесные вина… и различные наслаждения. Говорят, у вас есть все, что только можно пожелать. Разумеется, за соответствующую цену.

– Вы хотите сказать, что собираетесь работать здесь? Как другие девушки? – спросила изумленная Поппи. Ее поразило, что женщина может так рассуждать. Она думала, что только у мужчин подобное отношение к сексу.

– Да, – прямо сидя на стуле, дама смотрела на Поппи.

– Но нет сомнения, что вы из хорошей семьи, может быть, очень родовитой, – запротестовала Поппи. – Вы не боитесь, что вас узнают? Фешенебельный Париж – это маленький закрытый мирок. Люди из общества хорошо знают друг друга. Слух распространится мгновенно.

– Естественно, я думала об этом. Но я знаю, как сохранить инкогнито. Я буду носить темный парик и маску… и, конечно, я не стану показываться в гостиной. Я буду доступна только особым клиентам… которых выберете вы. И еще я буду необычайно дорогостоящей, хотя себе, конечно, я буду брать только один франк.

Она самодовольно улыбнулась.

– Но я обещаю, что буду соответствовать своей цене. Клиенты не пожалеют.

Она пристально всматривалась в лицо Поппи.

– Ну, что вы на это скажете?

Поппи подумала о слухах, которые могут пойти по Парижу. Она знала, что скандал еще больше будет способствовать популярности ее заведения.

– Мы должны оформить особую комнату для вас, – согласилась она с улыбкой. – Чтобы она соответствовала вашей таинственной двойственности. Но назовите свое имя, мадам.

Женщина взглянула на нее своими полуприкрытыми, неулыбающимися зелеными глазами.

– Почему бы вам не называть меня просто Катрин? – сказала она.

Катрин, в темном парике, под вуалью, скрывавшей лицо, подъезжала к дверям Numévo Seize три раза в неделю, проскальзывая, как тень, в свою комнату на третьем этаже. Там она снимала платье и надевала черное кружевное белье, черные шелковые чулки и туфли на высоком каблуке. Она доставала длинный черный хлыст и, ласково его поглаживая, клала на шезлонг, стоявший у стены.

– Это будет моя особенность, – довольно произнесла она. – Наконец то я смогу реализовать свои фантазии.

– Но у нас не допускается насилие, – сказала шокированная Поппи.

– Это – не насилие, – засмеялась Катрин. – Это – наслаждение. – И она любовно пропустила хлыст сквозь пальцы. – У меня был любовник англичанин, который научил меня таким штучкам, – сказала она, улыбаясь. – Он сказал мне, что они это любят, потому что так их воспитали – няньки садистки, которые всегда унижали их, и учителя, вечно третировавшие своих учеников. – Она пожала плечами. – А теперь они уже без этого не могут. Это была самая восхитительная вещь, какую я когда либо делала.

– Неужели восхитительная? – прошептала изумленная Поппи.

Катрин полузакрыла глаза, припоминая удовольствие и проговорила хрипло:

– Настолько восхитительная, что все тело дрожит от возбуждения, алчит этого – просто невозможно дождаться, когда хлыст щелкнет по телу, появятся капли алой крови и послышатся стоны экстаза… а потом… о о, потом, когда он наконец, берет тебя… о о х, Поппи… тогда ты испытываешь… ты понимаешь, на что действительно способен мужчина. Конечно, не все мужчины хотят этого. – Она пожала плечами. – А, кроме того, есть много других способов чувственного наслаждения, которые не чужды мне.

Выкинув из головы фантазии Катрин, Поппи просто решила, что, когда к ним будут приезжать англичане, им будут предлагать «особые» услуги Катрин.

Тайна Катрин тщательно охранялась, но было похоже, что она сама рассказала своим ближайшим друзьям. Неожиданно много женщин из общества стали приезжать в заведение Поппи, одетые в пальто с высоким воротником и в шляпках с вуалью, – они жаждали сенсационных приключений. Вскоре у Поппи появилась целая группа красивых женщин, которые предпочитали проводить свои дни таким образом – под маской и обнаженными на атласных простынях Numéro Seize, вместо того, чтобы ходить за покупками или пить кофе в фешенебельной кафе.

Поползли слухи, что в Numéro Seize мужчину может соблазнить его собственная жена или жена лучшего друга. Эта новость достигла Неаполя, и Франко Мальвази рассмеялся, когда услышал это. Было начало июля – прошел год с тех пор, как он впервые увидел Поппи. Тогда она была слишком молодой – и слишком уязвимой, она казалась маленьким раненым зверьком, защищавшимся от извечного хищника – мужчины. Его осенила гениальная идея дать ей деньги и советы, а самому держаться в стороне до тех пор, пока она не стала богатой, энергичной женщиной его мира. Теперь она была готова.

ГЛАВА 42

1904, Франция

Лючи встряхивал перышками, наслаждаясь августовским солнцем, потягиваясь сначала одним крылом, а потом другим и нахохливая грудку. Он смотрел на Поппи своими топазовыми глазками, пока она надевала свои жемчуга и рассматривала себя в зеркале.

Было жарко до отупения. Все, кто мог, сбежали на виллы на побережье или в загородные дома, и в городе было пустынно. Поппи дала своим девочкам месяц отпуска, собираясь съездить в Марсель, но у Нетты завязался один из ее быстротечных романов с последним любовником, купцом из Тулузы, продававшим ткани, и она исчезла, устроив себе «каникулы». Поэтому Поппи осталась одна в опустевшем Париже. Но сегодня она проснулась с определенной мыслью в голове.

Поппи рассматривала свое отражение в зеркале. Она была в голубом платье, в первый раз изменив своему обычному серому цвету, и это было словно окончание траура. В один безумный момент, загипнотизированная солнечным светом и ярко голубым небом, она купила сразу дюжину платьев – радужный калейдоскоп бледных летних тонов, и наслаждалась юношеским ощущением легкости в простых ситцевых платьях – после стольких вечеров в бархате и атласе.

– Сегодня я чувствую себя просто девушкой, а не двадцатичетырехлетней женщиной, – сказала она Лючи, засмеявшись, и поцеловала его мягкую блестящую головку.

У двери на улице ее ждала машина, длинная, сверкающая, как у Симоны Лалаж – только Поппи не захотела нанимать шофера, и вид ее за рулем огромной машины стал еще одной сенсацией в Париже.

Она выехала с притихших летом улиц на окраину Парижа. Через полчаса она ехала по пустынной дороге, пока не добралась до небольшой деревушки в юго восточном пригороде с беспорядочно разбросанными там и сям домами, выслушивая рулады торговца, расхваливавшего ее красоты.

– Не будьте смешным, – сказала она ему резко. – Ни деревня, ни сама местность вовсе не живописны, а цена, которую вы назначили, слишком высока. Никто, кроме такой дурочки, как я, не заедет в ваши края, чтобы купить землю, так что вам лучше согласиться на то, что предлагаю я, и покончим с этим. – Поппи пожала плечами. – А иначе мне придется поехать в другое место.

– Пятнадцать гектаров, мадам? По такой цене? – спросил он уныло.

– Пятнадцать гектаров, – повторила она твердо.

– Это грабеж! – вздохнул он, ведя ее назад в свой маленький офис. Поппи размашисто подписала бумаги, дав ему чек ровно на ту сумму, которую намеревалась потратить.

Позже она отправилась в одиночестве взглянуть получше на землю, которую купила, и на отдаленный вид Парижа на горизонте.

– Постарайтесь узнать, в каких направлениях будет расти город, – говорил ей Франко. – Изучите железнодорожные маршруты, сосредоточение промышленных предприятий, уже существующих или только строящихся, а затем купите участок земли в наиболее выгодном месте. Потом можете забыть о нем на время – до тех пор, пока Париж не соберется поглотить ваше приобретение. Так не только в Париже – в любом городе, в любой стране… Вы не получите свои деньги быстро, но город развивается, и однажды ваша земля понадобится и будет стоить целое состояние.

Поппи с удовольствием вздохнула, когда бросила последний взгляд на свои пятнадцать неприглядных гектаров земли. Они были ее первой крупной ставкой и обещали жизнь, в которой ей уже не будет нужды быть мадам.

Был ранний вечер, когда Поппи вернулась на рю де Абрэ, припарковав машину у входа. Знойный ночной воздух вливался в дом через открытые окна, но в нем было душно – ни единого ветерка. Чтобы скрасить чувство одиночества и отметить свою покупку, Поппи заказала легкий ужин с бутылкой шампанского.

– Только ты и можешь разделить со мной этот первый успех, Лючи, – проговорила она скорбно, открывая дверь, которая вела в маленький дворик. Он был заставлен ящиками и горшками, в которых росли розы и камелии. Каменный фонтан в виде головы Бахуса, украшавший стену, разбрызгивал мириады сверкающих брызг радужной воды – так, что, закрыв глаза, она могла представить себя во дворе дома Константов, словно она опять была ребенком, вместе с Грэгом и Энджел, и сейчас Розалия позовет их к обеду звоном серебряного колокольчика… Знакомый приступ одиночества пронзил ее опять, и она содрогнулась.

Она откинулась на стуле напротив открытой двери, голова ее немного откинулась, и глаза были по прежнему закрыты. Поппи не видела, как вошел Франко. Когда она открыла глаза, вид у нее был такой, словно она находится за миллионы миль отсюда.

– Ничего хорошего – пить в одиночестве, – сказал он с веселым упреком.

Поппи взглянула на пего, чуть не задохнувшись от переполнившей ее радости… Она видит его! Поппи чуть не вскрикнула.

– Мне было так одиноко, – прошептала она. – А теперь вы здесь.

Он взял ее руку в обе свои руки, когда подносил ее к губам.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19